Пожав плечами, Хромов не без охоты вернулся к столу, забивать голод, который во всем зверстве проявил себя именно сейчас, когда пахнуло колбасными, сырными и прочими ароматами.
— Жировали, прусаки, — Жох приговаривал уже третий подряд ломоть с мармеладом. — Колбасу копченую рубали. Щедро Гитлер им отвалил из фашистского общака. Видали, клифт на нашем зека. В такой куртке на льдине зимовать можно. Жаль, старшина до этих кофеев не дожил.
— Не подавись, — добродушно и сыто предостерег Хромов, отхлебнув из термосной чашки. — Надо поглядеть, может, диверсант очухался?
— Очухается — сам скажет.
— Спит, — посмотрел Попов.
О командире как-то забыли. И вспомнили только, когда он вдруг резко поднялся, всколыхнув палаточное убежище и вышел, почти выскочил наружу, прихватив фонарик. Сидящие за ночным обедом недоуменно переглянулись: чего это, дескать, с ним?
Потом те, кто выбирался из палатки по разным надобностям, видели включающийся-выключающийся фонарик, бродящий по краю леса, и огонек папиросы.
Минут через сорок командир вернулся. Взгляды сошлись на его лице.
— Ну! — не выдержал Хромов. — Что случилось? Что ты нашел?
Шепелев молча сел на один из немецких рюкзаков. Достал из кармана зажигалку. Открыл крышку, закрыл.
Хромов подошел к нему.
— Пойдем поговорим, капитан, — метнул он глазами на выход из палатки.
Шепелев Хромова понял: тот думает, что командир не хочет делиться добытыми сведениями при подчиненных.
— Садитесь, капитан, — щелкнула, захлопнувшись, крышка бензиновой зажигалки, — и слушайте.
Шепелев сделал выбор, но не был уверен, что поступает правильно. Что точно — он поступит неразумно. Существовал еще и пик неразумия, на который капитан взбираться не собирался — это доставить бумаги в НКВД. Разумно было бы, с точки зрения здравомыслящего человека, уничтожить два листа тонкой бумаги, будто их и не существовало, сказать, что они содержали полную чушь (допустим, любовное письмо или правила применения ваксы), и не говорить больше ничего. Немец, если его придется куда-нибудь доставить, о бумагах ничего сообщить не должен. Немца с содержанием ящика, конечно, не знакомили. Ему приказали лишь доставить порученный груз в указанное место.
Все шито-крыто, никто никогда не узнает.
Перед капитаном сейчас находились те, с кем за последние дни породнила смерть, идущая по пятам и ждущая впереди. С кем вместе предстоит идти на почти верную смерть. И это заставляло капитана рассказать им все. Интуитивное понимание, что именно так надо поступить, несмотря на все протесты здравого смысла.
— Вы должны знать, — произнес капитан, — что старшина Зотов погиб не из-за груды ржавого железа. Такой смертью можно гордиться, он спас другие жизни, многие жизни. Взгляните, — капитан достал из бокового кармана маскировочной куртки два тонких, зашуршавших в пальцах листа. — Бумажки. Клочки, которые помещаются в кулаке, которые боятся воды и сгорят за секунду. И этим можно угробить столько людей, что не снилось ни одной бомбе. А урон стране можно нанести такой, какого не добьется ни один диверсант, взорви он хоть Генеральный штаб. Хромов, вы помните дело Тухачевского?