Пожалуй, стоит все-таки самой сказать Мусе. Лучше бы, конечно, ни при чем остаться, но нельзя же иметь все, а если выбирать между собственным невмешательством и возможностью удаления из Дар-ас-Саадет этих двух или хотя бы серьезным их наказанием – что ж, тут у Зулейки нет сомнений, чем и ради чего лучше пожертвовать. Пусть евнухи как следует разберутся с обнаглевшими наложницами, а то проходу честным кормилицам не стало. Особенно от этой, с кошачьими глазами, которая до сих пор, похоже, считает себя хасеки.
Скверные слухи про нее ходят по Дар-ас-Саадет, очень скверные. Про того ученика евнуха, например, что промедлил с ее поручением, а на следующий же день ногу сломал. Прямо-таки на ровном месте! Или про двух служанок из Изумрудного павильона, которых вдруг продали на сторону, словно опостылевших рабынь, внезапно так… А потом выяснилось, что они как раз перед этим плохо про нее говорили.
Или про ту наложницу, которая в прошлом году скинула…
Нет, напрямую, конечно, никто ничего не скажет, доказательств-то никаких… но чем быстрее эту жуткую Хадидже отправят из Топкапы куда подальше, тем будет лучше. И спокойнее. Для всех.
Зулейка зябко передернула плечами, хотя в беседке было совсем не холодно. Ну ее, эту бывшую фаворитку, слишком много о себе возомнившую. Незачем забивать голову неприятными мыслями, от которых может испортиться молоко. Лучше думать о чем-нибудь приятном. Например, о том, что с младенцем может случиться все, что угодно. Особенно с никому не нужным младенцем, чью мать отправили в гарем отверженных. Дети умирают часто и не всегда по понятным причинам, такова природа вещей. Аллах дал – он же и забрал обратно. У самой Зулейки из пяти выжили только двое, так почему бы и тут не случиться чему-то подобному? Мало ли… Заснул – и сон его оказался слишком глубок…
– Ты!
Зулейка вздрогнула, обернулась резко. Хадидже, бывшая фаворитка Османа, стояла совсем рядом, руку протянуть. И как только подкрасться сумела незамеченной да неуслышанной, шайтаново отродье?! Ведь вроде бы обе ушли давно и даже шаги их стихли, перестал шуршать песок, Зулейка краем уха прислушивалась на всякий случай. Но вот же – стоит! Сверкает злыми глазами, смотрит так, словно убить готова. А в глазах у нее будто расплавленный янтарь плещется, выплескивается наружу, обжигает… плохие глаза, такими только порчу и наводить.
– Я знаю таких, как ты. И знаю, о чем ты думаешь.
Вроде негромко говорит, но так, что мурашками по спине продирает. Змея тоже совсем негромко шипит в траве, маленькая, смертельно опасная змея, от укуса которой не спасет ни один лекарь.