.
Дорогой Климент Ефремович! Я переживаю исключительно тяжелую моральную депрессию. Я знаю и сознаю, что показания врагов народа, несмотря на их вопиющую гнусность и клеветничество, надо тщательно проверить. Но я об одном не могу не сказать, а именно: конечно, партия должна получить исчерпывающие данные для окончательного решения моей судьбы. Решение будет являться следствием анализа показаний врагов против меня и анализом моей личности, в совокупности всех моих личных свойств.
Если бы я имел за собой, на своей совести и душе хоть одну йоту моей вины в отношении политической связи с бандой врагов и предателей партии, родины и народа, я не только уже теперь, а еще в первые минуты, когда партия устами вождя товарища СТАЛИНА объявила, что сознавшиеся не понесут наказания, да и без этого, прямо и откровенно об этом заявил, в первую голову товарищу СТАЛИНУ и Вам. Но ведь нет самого факта для признания, нет вопросов моей политической вины перед партией и родиной как их врага, изменника и предателя.
Я могу и должен быть наказан за недочеты, проступки, оплошность, нерадение в своей практической работе, за политическую слепоту и ротозейство, за отсутствие надлежащей классовой и революционной бдительности. Меня можно и необходимо наказать за обывательщину, недостойную подлинного большевика, вокруг которой орудовала шайка преступников и шпионов. Это все бесспорно и это я полностью за собой признаю. Но за собой я не могу признать наличие какой бы то ни было политической связи с врагами, предателями и шпионами, поскольку таковой никогда не существовало, что бы и как бы ни говорили эти враги. Вот это особенно и тяжело переживать, и этот вопрос я бы не задумываясь, прямо и открыто, поставил и заявил бы о нем нашей партии и Вам, если бы он был в природе и за мной в каком бы то ни было виде и объеме. Его не было, нет и никогда быть не может. В этом я вновь клянусь всем существом моей жизни.
Дорогой Климент Ефремович!
Я подал записку СТАЛИНУ с просьбой принять меня хоть на несколько минут в этот исключительный для моей жизни период. Ответа нет. Я хочу в личной беседе заявить ему, что все то светлое прошлое, наша совместная работа на фронте остается и впредь для меня самым дорогим моментом жизни и что это прошлое я никогда и никому не позволял чернить, а тем более не допускал и не могу допустить, чтобы я хоть в мыслях мог изменить этому прошлому и сделаться не только уже на деле, но и в помыслах врагом партии и народа. Прошу Вас, Климент Ефремович, посодействовать в приеме меня тов. СТАЛИНЫМ. Вся тяжесть моего переживания сразу же бы спала, как гора с плеч.