Внезапно до него дошла вся абсурдность ситуации. Зажим изумленно вглядывался в пустую дырку на лице Савы. Дырку там, где, по сути, должен быть правый глаз.
Затем снова уставился в траву. Нагнувшись, поднял странную штуковину овальной формы. Предмет был идеально гладкий и тепловатый на ощупь. На Зажима равнодушно смотрел стеклянный зрачок, обрамленный темно-серой радужной оболочкой.
Сава поднялся на ноги. Теперь вместо носа на его круглом лице зияла рваная рана, из которой, словно из открытого крана, хлестала кровь, прокладывая поверх черной, заскорузло-кровяной корки на свитере свежую ярко-алую дорожку.
Однако Сава, казалось, совершенно не обращал на это внимания и лишь подобрался словно пружина. Его взгляд был прикован не к Зажиму, а к едва видневшемуся силуэту, мелькающему сквозь стволы деревьев.
Человек. И этот человек быстрым шагом направлялся к ним.
– Хрена себе, – присвистнул Зажим, вертя в руках глазной протез. – Так ты че, одноглазый, валенок?
– Ага, – гнусаво подтвердил Сава. – Одноглазый. Как Лихо из сказки.
Глядя на него, Зажим с недоумением отметил, что толстяк выглядел вполне спокойно, а не верещал от ужаса и боли, как это было всегда, когда он попадал под раздачу.
Более того. С оторванным носом и пустой дырой вместо глаза Сава выглядел жутковато, и пыл Зажима заметно поубавился.
– Ты как конструктор-самоделкин. Уже на куски разваливаешься, – засмеялся он, но смех прозвучал неестественно.
Лицо Савы изменилось. Единственный глаз с холодной настороженностью следил за ним, и Зажиму почему-то подумалось об охотнике, который в прицел своего карабина поймал зверя. И сейчас этот рыхлый валенок, как никогда, смахивал на этого самого охотника…
Сава сделал маленький шажок вперед.
– Этот глаз мне выколол один урод. Штопором. Много лет назад, – ровным голосом пояснил Сава. Он говорил так, будто обсуждал с Зажимом погоду.
Еще один шажок вперед.
Зажим плотно сжал губы.
«Какого рожна?!»
Его охватила злость за минутную растерянность, вызванную неожиданной переменой в поведении Савы.
Зажим швырнул в пропасть стеклянный глаз и обернулся, напряженно глядя на Саву, который неумолимо надвигался на него.
– Этот урод убил моего отца. Отрезал ему голову[19], – улыбаясь, проговорил Сава. – А потом я снял с его головы кожу. Как кожицу с мандарина.
Он с хлюпаньем втянул воздух влажно-красными дырами, которые теперь служили ему носом. Потом сплюнул в траву длинной нитью слюны, окрашенной кровью.
– Мне плевать на твоего папашу, – неуверенно сказал Зажим, и Сава осуждающе покачал головой.
– А мне – не плевать, – строго ответил он. – Я любил его.