Мне захотелось пошутить: «Ведь это то, что я ранее уже объясняла». По крайней мере, я точно была уверена, что разговор о моих воспоминаниях уже был.
— Кроме того, чем ты меня накормил, да, это последнее, что я помню.
— Есть ли у тебя аллергия на что-либо, кроме латекса?
— Кролики и амброзия.
Он сжал губы, очевидно не впечатлённый моими ничего не значащими в этом мире ответами. Не говоря ни слова, он исчез за дверью.
— Что делать, если мне захочется в туалет?
— Терпи, пока я не вернусь, — крикнул он в ответ.
Я попыталась сесть, чтобы немного попить, но пробка сдвигалась от малейшего движения, наполняя меня ощущениями, балансирующими на грани боли и удовольствия. Кирк остановился в дверях и оглянулся:
— Даже и не думай вынуть пробку, иначе в следующий раз она будет намного больше, и я позабочусь о том, чтобы ты не смогла пошевелиться.
Я кивнула, но Кирк остался стоять в дверях, словно статуя, пока я натягивала на себя одеяло и выкладывала рядом с собой еду. Затем он закрыл глаза, выдохнул и оттолкнулся от двери, снова приближаясь к кровати. Я напряглась, вжимая голову в изголовье.
Кирк прикоснулся к моей коже, направляя мой взгляд на себя.
— Да, Хозяин. Спасибо, Хозяин.
— Да, Хозяин, — мне пришлось переступить через свою гордость, напомнив себе, что он спас меня от худшей участи. — Спасибо, Хозяин.
Когда он ушёл, мне не оставалось ничего больше, кроме как глазеть в потолок. Мои суставы опухли от мучений. Рёбра и живот болели, и каждый раз, когда я перемещалась, чтобы немного облегчить эту боль, пробка сдвигалась, добавляя новые ощущения.
Зато я теперь не понаслышке знала, почему озлобленных, снисходительных людей называют «занозой в заднице» — они, бл*дь, несчастные, и им нужен хоть кто-то на ком можно отыграться.
Я потёрла лицо руками. Даже после душа я чувствовала себя грязной и осквернённой. Если бы я и умудрилась полностью стереть первый слой кожи, всё равно оставалась пробка, напоминающая, как низко может пасть человек всего за один день.
«Я никогда перед ней не извинюсь. Это не моя проблема, что она не может, чёрт возьми, подождать», — последние слова, которые я сказала своей матери двумя неделями ранее, пробежали в моей голове. «Можете ли вы на пару вспомнить, о чём спорите?» — ответила она тогда.
Я помнила. Даже спустя восемь месяцев после её переезда, я помнила, о чём мы спорили — мы поругались, когда она потратила половину денег на аренду жилья, после того как напилась со своим бывшим, и я посоветовала ей вырасти и не вести себя как тупой подросток или съезжать.
Мне нужно было чем-то занять мысли, чтобы не повыдирать себе волосы от мысли, что я больше никогда к ним не вернусь.