Я кивнула.
— Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО напишешь мне? — спросила девушка. — Ты же не
струсишь, да? Это было намного веселее, чем общаться с психующими людьми, которые
получили А-, а не А+. ( Прим. пятерку с минусом, а не пятерку с плюсом) Это то, на что я,
на самом деле, соглашалась. Дай мне свой номер или поклянись, что напишешь мне.
— Я клянусь, — я почти выбежала за дверь. — Мне пора бежать, извини.
Между следующими парами у меня оказалось окно в сорок минут. Первые двадцать
минут, я обдумывала, что могла бы сказать Миранде, а затем отправила ей сообщение,
поблагодарив девушку за помощь. Она ответила почти сразу, спросив, какое у меня
расписание и когда я смогу снова с ней встретиться. Как я могла кому-то объяснить, что
находилась на территории кампуса тогда, когда мне позволял отец?
«Я не уверена», — написала я. — «Полный завал. Извини. Может, в четверг?».
«Тогда увидимся, если получится».
Глава 3
Ничто за весь день не смогло подготовить меня к тому ужасу, который я ощутила
после окончания занятий, когда садилась в грузовик своего отца.
Он просигналил мне, несмотря на то, что, завидев его, я встала со скамейки, которая
находилась на расстоянии в десять футов, и направилась к машине. Я осмотрелась вокруг
11
в надежде, что ни один из моих одноклассников — или, что еще хуже, преподавателей —
не находился рядом, чтобы стать свидетелем моего позора. Он делал это каждый раз, даже
если парковался ровно в том месте, где я стояла и терпеливо ждала его. Меня всегда
убивала его грубость, а привычное высокомерие обычно порождало внутри меня
беспомощную злость.
Он подзывал меня как собаку. Хотя и так знал, что я подойду.
Но этим вечером я не могла позволить себе злиться.
Горячий плотный узел страха скрутил мои внутренности, от чего у меня пересохло
во рту.
Отец даже не дал мне шанс пристегнуться, мы отъехали, пока я все еще сражалась с
ремнем и сумкой.
Я молча сидела на неудобном сидении, вытянувшись в струнку, и сжимала лежащую
на коленях сумку так сильно, что костяшки моих пальцев побелели. Я наблюдала в окно
за проплывающими мимо огнями города, пока старалась не заплакать, чтобы он не
обратил на меня внимания.
Это не закончится ни чем хорошим.
Я это знала.
Судя по ликованию на лице моего отца, так и будет. Должно быть, он получит за это
что-то стоящее.
Единственная черта, которую он никогда не пересекал, — он никогда не насиловал
меня сам. Никогда, словно не получил бы от этого никакого удовольствия. Может быть,
во всем этом было бы больше смысла, если бы он это сделал. Его просто... не волновало,