Я пригласил ее на ланч, но она предложила встретиться у нее дома. К Пенн-стейшн я отправился пешком и через двадцать минут уже жал на кнопку домофона.
В квартире царил беспорядок, обычный при переезде. В прихожей стояли картонные коробки, обклеенные изолентой и надписанные черным фломастером, – в основном в них были книги.
Мисс Ольсен пригласила меня в гостиную, предложила чаю. Мы обменялись стандартными любезностями, а потом она стала рассказывать, как во время урагана Сэнди с ней разругалась какая-то женщина в очереди на бензоколонке. В Алабаме, заметила мисс Ольсен, ураганы и наводнения тоже не редкость, только там люди жизнью рискуют, спасая друзей и соседей, полицейские и пожарные инвалидов на себе выносят, а вот в больших городах и не знаешь, что страшней – то ли буйство стихий, то ли реакция окружающих.
У нее была аккуратная прическа, а черное платье оттеняло здоровый цвет лица. Мне стало любопытно, сколько ей лет, – она явно была моложе сорокавосьмилетнего Флинна. В общем, она выглядела милой провинциалкой и вела себя соответственно; по ее разговору и манере держаться чувствовалось, что ее воспитывали в те времена, когда при встрече собеседнику вполне искренне желали доброго дня.
С самого начала она предложила называть ее по имени.
– Данна, я Ричарда знаю только по отрывку рукописи, – начал я, – а вы знакомы с ним гораздо ближе. Скажите, он когда-нибудь упоминал о профессоре Видере или о Лоре Бейнс? Может быть, рассказывал о своей учебе в Принстоне?
– Понимаете, Ричард был очень замкнутым и скрытным человеком. Нелюдимом, если можно так выразиться. С людьми он сходился плохо, знакомых у него было мало, а друзей и вовсе не было. С братом он виделся редко. Отца он потерял, когда в колледже учился, а мать умерла от рака в конце девяностых. Мы пять лет жили вместе, но за все это время ни разу гостей не принимали, да и сами в гости не ходили. С коллегами он общался только по работе, ни с кем из университетских сокурсников не встречался. – Она помолчала, налила еще чаю. – Однажды он получил приглашение на встречу выпускников в Принстонский клуб на Сорок третьей Восточной. Уж не знаю, как устроители его адрес отыскали. Я предложила составить ему компанию, но он отказался, объяснил, что никаких хороших воспоминаний о студенческой жизни у него нет. Скорее всего, так оно и было. Питер дал мне прочесть отрывок рукописи… По-моему, из-за этой Лоры он очень расстроился и обо всем хорошем забыл – ну, так оно обычно и бывает. Поэтому и не сохранил никаких напоминаний о том времени – ни фотографий, ни сувениров, только экземпляр журнала «Сигнатура», где его рассказы напечатаны. Ричард в отрывке об этом упоминал. Какой-то знакомый случайно в букинистическом магазине журнал нашел… Я его уже упаковала, но могу отыскать, мне нетрудно. Я, конечно, не литературный критик, но, по-моему, рассказы великолепные. Вообще-то, понятно, почему Ричарда сторонились. На первый взгляд он казался нелюдимом, хотя если приглядеться получше и узнать его поближе, то становилось ясно, что он добрый и отзывчивый, просто натура у него ранимая. С ним можно было о чем угодно говорить. Он был очень честен и всегда готов помочь любому, только попроси. Потому я его и полюбила, потому и согласилась в Нью-Йорк переселиться, а вовсе не потому, что мне было одиноко или хотелось уехать из Алабамы. Нет, правда, я его очень любила. Так что простите, но, боюсь, больше я вам ничем помочь не могу, – вздохнула она. – Я вам рассказала о Ричарде, но вас ведь профессор Видер интересует, верно?