Вопрос о том, как Азефу удавалось целых одиннадцать лет избегать разоблачения и считаться «своим» и у высших чинов Охранного отделения, и у однопартийцев, для современников был далеко не праздным. Многие из тех, чья деятельность пересекалась с этим провокатором, поплатились жизнью за свою доверчивость. Не мог не высказаться по поводу столь яркой фигуры и один из вождей российских социал-демократов Лейб Бронштейн (Лев Троцкий):
«…факт остается фактом: в течение ряда лет своей провокаторской „работы“ Азеф не попадался, и это одно уже должно, очевидно, служить лучшим доказательством его из ряду вон выходящей выдержки. Как, однако, понимать это сакраментальное „не попадался“? Значит ли это: не делал промахов, по крайней мере, грубых? Или же это надо понимать просто в том смысле, что и самые грубые промахи в тех условиях, какие создались вокруг Азефа, неспособны были погубить его? Вот где корень всего вопроса. И стоит подойти к загадке с этой стороны, чтобы сразу бросилось в глаза одно поистине поразительное обстоятельство: почти во все продолжение карьеры Азефа по пятам за ним шли слухи и прямые обвинения в провокации. Еще в Дармштадте, где Азеф был студентом, один из профессоров отзывался о нем в частном разговоре словами: „dieser Spion“ („этот шпион“).
В 1903 г. выдвигает против Азефа обвинение в провокации какой-то студент. В августе 1903 г. видный социал-революционер получает анонимное письмо… с весьма определенными и убедительными указаниями на „инженера Азиева“, как провокатора. Азеф, который с письмом был ознакомлен, испугался до истерики: рвал на себе рубаху, икал и плакал. Но убедившись, что шансы его не поколеблены, пришел „в шутливое настроение“. В начале 1906 г. получаются партией показания против Азефа со стороны агентов саратовской охранки. Осенью 1906 года – такого же рода показания со стороны охранного чиновника одного южного города. Осенью 1907 г. выступает на сцену так называемое „саратовское письмо“ с совершенно определенными, фактического характера указаниями, легко поддававшимися проверке; однако, проверке оно, как и все предшествующие, подвергнуто не было…
… Ясно, что не в дьявольской ловкости крылась тайна азефского успеха и никак не в его личном обаянии: мы уже знаем, что внешность у него отталкивающая, первое впечатление он производит всегда неприятное, иногда отвратительное, он свободен от идейных интересов, еле-еле бормочет. Лишен чуткости, жесток, груб в своих чувствах и в их внешнем выражении, сперва икает от страху, а, успокоившись, впадает в „шутливое настроение“…