Куратор Азефа по ведомству зарубежной агентуры Л.Н. Ратаев, тот, кто, кстати, его завербовал, в письме своему шефу, директору Департамента полиции Зуеву, не скрывает растерянности: «Ты один, может быть, поймешь, как тяжело было для меня прийти к убеждению в предательстве Азефа… Он дал мне столько осязательных доказательств своей усердной службы, сведенья его отличались всегда такой безукоризненной точностью, что мне казалось чудовищным, чтобы при таких условиях человек мог быть злодеем и дважды предателем». В двойное предательство Азефа не верил сам председатель Совета министров Столыпин, который страстно защищал его с трибуны Государственной Думы.
При более скептическом отношении к чиновничьему пафосу в адрес Азефа не ускользнёт от внимания, что уже после того, как обнажились контуры катастрофы национального масштаба по имени Азеф, они продолжают защищать не государство, а честь своего мундира. Не делают жизненно необходимых для спасения государства выводов о том, что победные отчеты о раскрываемости подрывных организаций, лиц и мероприятий не свидетельствуют об искоренении угрозы революции. Скорее – наоборот. Иначе под носом у Тайной полиции, успокоенной «точностью» доносов Азефа, не совершился бы ряд знаковых терактов и даже чудом провалившееся покушение на Государя Императора Николая Второго. Для этого по плану Азефа эсеры собирались строить собственную специальную подводную лодку! Как можно было скрыть такие приготовления от всеведущей Тайной полиции? Если этот вопрос не рассматривать как риторический, то за блеском фраз и победных рапортов руководителей и сотрудников министерства внутренних дел откроется картина неприглядная настолько, что её можно смело отнести к факторам идеальной катастрофы.
Прежде всего, следует чётко определиться в термине «провокатор». Это – те, на кого Департамент Тайной полиции делал основную ставку в своей агентурной игре. Провокаторы не просто информировали власти о деятельности подрывных организаций и готовящихся террористических актах и бунтах. Они в буквальном смысле провоцировали революционные события. В ведомственной логике это было более чем эффективно – сами спровоцировали, сами среагировали: Владимира в петлицу и Анну на шею, виват, полиции! Но если учесть, что основным мотиватором работы с агентами были деньги, и притом немалые, а не патриотическое чувство сохранения Державы, то стоит ли удивляться беспринципности и цинизму контингента провокаторов. Для них выдать властям однопартийца, организовать убийство государственного чиновника и восстание было вопросом сметы и гонорара. Они ставили на одну доску своих жертв – оппозиционных романтиков и убеждённых служак режима. И, совмещая две профессии, – революционера и тайного агента – спокойно расписывались в финансовых ведомостях обоих работодателей.