Царапины от когтей животного могут загноиться, если не провести дезинфекцию. Меня поцарапал человек, но я все равно тщательно промываю рану и щедро наношу антибактериальную мазь. От прикосновения мази вся рука болит так, что из глаз брызжут слезы, из носу течет. Я не могу вытереться, потому что здоровой рукой бинтую поврежденную. Когда дело сделано, я натягиваю рубашку. Ткань цепляется за браслет, и я гадаю, как подслушивающие отнеслись к пальбе. Решили, что я убила другого кандидата? Это поднимет меня в их глазах как лидера? Понимают ли они, что я ранена? Или им все равно?
Ноющее тело прямо-таки умоляет не шевелиться, но я медленно встаю на ноги, закрепляю на велосипеде рюкзак и проверяю свой прибор. За сегодняшний день я преодолела больше сорока пяти миль. Уилл и Томас идут по дороге где-то восточнее. Им нужна найденная мной вода. Осознание, что от меня зависит их жизнь, заставляет меня вращать педали. Если быть совершенно честной с собой, то причины, побуждающие меня ехать назад, не так благородны: мне страшно одной, я боюсь неожиданностей, которые принесет с собой наступающая ночь. Страшно суда моей собственной совести, потому что я отняла жизнь у двоих людей.
Но у меня нет выбора. Пока я вяло вращаю педали, солнечный свет меркнет. Я доедаю хлеб, жую изюм, сверяюсь с прибором, чтобы определить, долго ли еще мне добираться до Уилла и Томаса. Если они прекратили поиски воды и пропитания, то расстояние между нами может составлять мили и мили. Столько мне до наступления ночи не одолеть.
С мучительно ноющими мышцами я осматриваю обочины, выбирая место для ночлега. Мне нужно такое, которое можно оборонять, но с хорошим обзором – на тот случай, если Томас и Уилл продолжат брести и в темноте. Еще через две мили я вижу рощицу из дубов и вязов вблизи забора, ярдах в семидесяти от дороги. Отрываю от своей белой простыни полосу, привязываю ее к ветке, ветку втыкаю в землю – это дорожный знак. Увидев его, Томас и Уилл поймут, что я где-то неподалеку.
Листья на деревьях желтовато-бурые, но стволы и ветви выглядят здоровыми и крепкими. Спать на земле удобнее, но я решаю залезть на самое прочное из деревьев и разместиться среди его ветвей. Успех зависит от того, достаточно ли сильна моя левая рука. Я прячу велосипед в высокой бурой траве и лезу на дерево: подпрыгиваю, хватаюсь за свисающую ветку, чуть не плача от боли в руке. Прикусив губу, чтобы не кричать, я подтягиваюсь и карабкаюсь вверх так, как учили братья.
Облюбованное мной дерево толстое, с тяжелыми ветвями. Я нахожу место, где сходятся несколько ветвей, и прижимаюсь спиной к стволу. Не самое удобное ложе из тех, что у меня бывали, зато я уверена, что не свалюсь вниз, если удастся уснуть. Появляется луна. Мне очень не хватает маминой ладони, гладившей меня по голове, когда я болела. Мечтая о доме, я не свожу глаз с дороги в надежде на то, что Томас и Уилл еще в пути, но вахта оказывается недолгой: меня одолевает сон.