– Спасибо, – ответил я скромно, – за веру в человека. Впрочем, я эту веру оправдываю, не так ли?
– Не виляй, – сказала она в жадном нетерпении, – и не увиливай тоже. Ну?
– Пенис гну, – сообщил я, – дуга будет. Что ты подгоняешь, что подгоняешь?.. Люди все медленные, взять вон тебя, просто улитка сонная… Как только, так сразу, разве я не?.. Ну вот, все поняла. А что не поняла, не показываешь виду, что правильно, иначе какая ты женщина?.. Вот поедим, а если не отравимся, то поедем на. Если, конечно, там что-то наклюнется.
– Тебе бы только жрать, – сказала она обвиняюще.
– Видела бы ты, – похвалился я, – какой у меня был аппетит, когда я выздоравливал…
– После ранений? Сколько в тебя всадили из гранатомета?
– Я просто болел, – сообщил я. – Как человеки. Простудился или съел что-то.
Приготовила она умопомрачительно вкусно и лакомо, моя биологическая основа визжит от восторга, в то время как верхний сегмент мозга продолжает отслеживать все подозрительные звонки, все сужая и сужая круг поиска.
И вот я, высший разум вселенной, всаженный в непрочное тело животного, с жадностью жру лакомое мясо молодого гуся, а интеллект просматривает со спутника всю область, где может находиться ядерный заряд, и просчитывает разные варианты его изъятия.
– Ешь-ешь, – сказал я, – но пережевывай, ты же не утка… вроде бы. Хотя если в профиль…
– Что-о?
– В профиль просто лебедь, – сказал я поспешно. – Не клювом, а грацией… Давай еще вот этот кусочек положу, смотри, какой сочный…
– Не подлизывайся, – сказала она грозно, – видела я твоих лебедей на суше… Что еще нащупал?
– Ешь, – посоветовал я, – а то подавишься. Да и желудочный сок будет вырабатываться криво. Хочешь, расскажу, как пища переваривается и как…
– А вот это «и как» не надо, – велела она. – И вообще, если пока ничего не знаешь, так и признайся.
– Перед женщиной? – спросил я с сомнением. – Не много найдется таких мужчин.
– Но ты же не хохорист?
– Тоже хорохорист, – признался я с раскаянием. – Все хорохоримся, так эволюция кроила сотни миллионов лет. Со времен, когда еще вытанцовывали перед динозаврихами, и даже раньше. Но бороться с этим наследием – только зря тратить силы. Все равно через пару десятков лет просто сотру эти древние черты трилобитного поведения из своего драгоценного генома…
– А что впишешь?
– Не знаю, – признался я. – Но впишу точно больше, чем стер.
Она уловила, как чуточку изменилось мое лицо, но это не страх или сомнение, как могла подумать, а раз могла, то и подумала, у людей, особенно у женщин, все происходит именно так…
Это озарившая, как вспышка сверхновой, все закоулки мозга мысль, что зачем ждать, когда неповоротливая наука подползет к такому порогу и начнет тяжело переваливаться на ту сторону?