Черный человек. Книга 2 (Головачев) - страница 193

— Жуир, — пробормотал ему вслед Джума Хан.

— Что вы сказали? — очнулась Боянова.

— Человек живет в свое удовольствие. Вернее, получает удовольствие не только от того, что он делает, но и как делает.

— Да, — согласился Ромашин, — я тоже почувствовал нотки самолюбования, превосходства и… неискренности. Казимир изменился, раньше я знал его другим.

— Утоление рангового голода, — сказал Джума, и оба посмотрели на комиссара.

— У вас есть ко мне вопросы? — спросила Власта.

— Мы хотим предложить помощь в поисках Железовского, — сказал Ромашин. — Есть кое-какие идеи.

— Какие?

— Например, привлечь к поиску вашу сестру, она интрасенс, а также других интрасенсов.

— Хорошо, поехали ко мне.

Боянова направилась к выходу из зала, и в это время по сети «спрута» пришло сообщение о появлении возле «сферы Сабатини» «мыльного пузыря» с «миллионом глаз» внутри.

— Богоид! — воскликнул Джума Хан, переглядываясь с Ромашиным.

— Что? — оглянулась Боянова.

— Где появляется богоид — «тысячеглазый» орилоунский автомат или кто он там на самом деле, — почти всегда рядом Шаламов.

Джума хотел что-то добавить, но в этот момент пришло еще одно сообщение по «треку»: в доме, в котором жил Аристарх Железовский, произошел странный взрыв, разрушивший дом и необыкновенным образом изменивший весь квартал города. При этом свидетели перед взрывом видели тот же необычный объект с «миллионом глаз».

— По их заверениям, объект будто бы соткал вокруг дома черную паутину, а уж потом дом взорвался, — добавил дежурный. — Что интересно — жертв среди населения квартала нет.

— А Шаламова там не видели? — спросила Боянова.

— Следственная обойма еще работает, сведений нет.

— Кокон входа, — медленно проговорил Ромашин. — У Аристарха в квартире был кокон входа в трансфер.

Джума побледнел.

— Ты думаешь, он… свернулся?

— Похоже.

— Как же теперь Мальгину удастся выйти на Землю?

Боянова, наклонив голову, думала о своем, потом решительно шагнула в коридор. Джума и Ромашин, переглянувшись, последовали за ней, услышав по своим рациям знакомый, звенящий, заставляющий сильнее биться сердце сигнал тревоги.

Любое движение в этом желто-зеленом желейном мире отзывалось перестройкой прозрачных, пересекающихся, изломанных, отсвечивающих кое-где зеркалами слоев воздуха, больше похожих на зыбкие пласты липкого, рыхлого, вздрагивающего желатина. Пейзаж менялся не только от движения рук и ног, но даже от дыхания или взмахов ресниц, и привыкнуть к этому было непросто. Единственное, что здесь оставалось незыблемым, — скелет орилоуна, в котором машина «струнного» перемещения все еще работала.