— Не надо, Дереза, меня бодать, я уже бегу пить, а тебе хлеба принесу.
Что будет завтра пока никто не мог предположить.
Павел пребывал в бешеном состоянии. За три года он так и не покорил Веру. Их безнадежно распадающаяся семья не давала никакой надежды на Верину благосклонность. Чего только он не выделывал за эти три года. Ежедневно словно клоун рассыпался перед безутешной любимой мелким бесом, рассказывал анекдоты, давал обещания разыскать пропавшего сына, привозил кучу подарков, но всё было бесполезным. Вера смотрела на него отсутствующим взглядом и даже не удостаивала чести посмотреть привезённые подарки, тем более благодарить его. Он нежно прикасался к её руке, гладил склоненную голову, вытирал слезы, приносил лекарства, постоянно рассылал куда-то бумаги по розыску, и тогда она немного оживала, глаза загорались нездоровым блеском, но, прочитав очередную отписку, она снова уходила в себя, как улитка в раковину, и невозможно было достучаться до её сердца. Рядом с ней Павел тоже чувствовал, как в него вползает, вливается безудержный гнев. Постоянные неудачи в покорении женского сердца и постоянная угроза быть раскрытым, разрушали его разум, делали бессильным в его столь преступном достижении цели. Он настолько увлёкся надеждой на победу любой ценой, что постепенно терял границу между дозволенным и преступным. Сваливал вину за свои неудачи на терпеливого Василия, молча сносившего незаслуженные упрёки жены. Их семейная жизнь стала похожа на льдину, отколовшуюся от берега, и все дальше уносившую надежду на то, что края её сойдутся, и они оба ступят на одно и тоже спасительное место для их разбитой семьи. Вера в упор не видела Василия и только время от времени язвительно спрашивала только что пришедшего, усталого, задёрганного на службе и дома мужа:
— Наша милиция хоть что-то умеет делать? Как же ты собственного сына найти не можешь?
Василий молчал. Ему было обидно за свои бессонные ночи, за постоянную непреходящую душевную боль, которая напоминала каждую секунду о потерянном сыне и разбитой жизни. Три года он выносил ее издёвки, истерики, нравоучения. Словно сорвавшись с цепи, она сбрасывала весь свой гнев и страдания на муже. Он же, понимая ее материнское горе, старался щадить её и не отвечал на оскорбительные выходки. Как будто его боль была менее. Он в отчаянии иногда готов был пойти на крайние меры. Она давно оставила работу и вечно в подвешенном взвинченном состоянии находилась у телефона. Сама была бессильна адекватно оценивать обстановку, ей казалось, что кроме неё все забыли об украденном мальчике.