Буркан грелся на песке и иногда нервно поглядывал на хозяина. Звук металла, соприкасающегося с камнем, — «вжик-вжик!» — о многом говорил ему.
— Готовимся, начальник! — сказал Климарь сырым утренним голосом. И засмеялся, как в бочку забухал:- Ге-ге-ге… А я уже опохмелился!
Я идиотски улыбнулся в ответ. Я чувствовал себя таким счастливым, что готов был улыбнуться людоеду. От шинели исходил тонкий клеверный запах ее волос.
В хлеву был слышен лепет Серафимы. Она успокаивала Яшку. Ему перед смертью удалось узнать, что такое ласковый голос Серафимы.
Солнце зависало ясное и горячее. День Семена-летопроводца обещал быть особенно погожим. Уже поднималась от земли в токах прогретого воздуха паутина, выпрямились приникшие было к земле настурции у плетня. Я вошел в хлев. Зорька ушла с деревенским стадом доедать последние травы на лесных опушках, куры бродили по двору, и за дощатой перегородкой, в загончике, оставался один лишь смертник Яшка, довольно худенький, длинноногий кабанчик, пятнистый, с чистой и смышленой мордочкой. Серафима почесывала ему щетинистый загорбок. Яшка похрюкивал, хлопал белыми ресницами от удивления и прислушивался к вжиканью Климаревых ножей.
— Никто не был у Климаря? — спросил я Серафиму.
— Варвара забегала. Вроде разузнать, когда он опять придет на забой, сказала бабка.
Она тоже слушала, как Климарь точит ножи.
— Серафима, вы бы сходили к Семеренковым, — сказал я. — Пора уже.
— Погоди, воскресенье ведь, никуда не денутся. Тебе надо бы настоящих сватов! Как положено. Чтоб старост выбрать… Чтоб не сразу, а на допыты, розвидку, да на запойны, на рукодаины{18}, честь по чести.
— Война вокруг, бабуся!
— Ну так подождать. Вот чтоб Гитлеру, вражине собачьей, чтоб ему!..
— Серафима, они ждут, — я осторожно взял ее под руку. — Все будет хорошо.
— Уж куда лучше, — сказала она, вздохнув. — Уж так-то хорошо, убивцы.
Она бросила последний взгляд на своего любимца. Сколько она вырастила этих Яшек — и всех она любила, и всех отдавала под нож. Чего уж, казалось бы, жалеть? Не первый и не последний. Но каждый из этих кабанчиков доживал до своего срока, набрав положенные пуды сала и попользовавшись благами свинячьей жизни. Такая смерть была естественной. Яшке же предстояло пасть безвременно. И Серафима страдала.
* * *
Климарь вошел в хлев с цебаркой, наполненной кипятком, и пустым ведром, в котором позванивала алюминиевая кружка. К теплым навозным запахам сарая примешался густой сивушный перегар.
— Не дрожат пальцы? — спросил я.
Он поставил ведро и, нагнувшись к голенищу, вдруг вытянул по направлению ко мне оба ножа. Движение было быстрым, я не ожидал от этого грузного хмельного мужика такой прыти. Лезвия блеснули у моей шеи. Я едва не отскочил, но, к счастью, все же удержался, успел понять, что это пока шуточки. Климарь не должен был думать, что я боюсь его. Мне еще придется расспрашивать забойщика.