— Куда надо послали… Чего им сдалась гончарня, чего они искали? — сказал он. — Ямы вырыли. Зачем? Что ж это такое?
Сквозь балки потолка и сюда, в сушильню, падали капли дождя. Крыша над заводиком была почти вся сорвана и сброшена вниз. Желтая и черная солома лежала на земле, парила под дождем.
По двору бродили закопченные люди с вилами, топорами и баграми. Все были оживлены, разговаривали, но вполголоса, поглядывая в сторону сушильни.
Дождь и багры спасли заводик, точнее, его стены. Все, что было внутри, изуродовали гранатные взрывы. Здесь, в закрытом помещении с толстыми стенами и маленькими оконцами, ударная волна похозяйничала как следует… Гончарные круги расщепило на части, даже толстые спидняки не выдержали. Опрокинуло все столы с посудой, и глечики-сырцы, оставленные с вечера, лежали на полу плоскими кусками, все еще сохранявшими некое подобие сосудов. Все стены были разукрашены красками, превращены в щербатую палитру. Желтые, красные, синие, зеленые пятна… Зачем?.. Бессмысленное, дикое разрушение, непонятная месть.
Штабель готовой посуды во дворе стал кучей черепков. Глечики, барильца, горшки, куманцы, макитры лежали разноцветной, искрящейся глазурью массой. Рядом шипела и потрескивала груда соломы. Я поднял один из черепков- бочок расписного барильца. На нем зеленела веселая, тянущаяся лепестками вверх «сосонка». Может быть, та «сосонка», которую в день, когда я пришел поговорить с Семеренковым, выводила коровьим рожком Антонина? Тонкие пальцы крепко держали коровий рожок, узор вился, трепетал, а барильце, медленно вращаясь, подставляло свой рыжий бок. Тогда я впервые встретился с ее глазами, и между нами возникло мгновенное ощущение родства и близости. Оно оказалось безошибочным. Антонина. Антоша.
Я положил осколок барильца в карман.
Неподалеку, на ровной, усыпанной стеклами и черепками площадке, собрались старухи. Бабка Серафима грозила лесу высоко поднятым острым желтым кулачком и поясняла, что она думает о бандитах. Это был своего рода бабий митинг. Серафима, конечно, говорила не «по-письменному». Ругань Серафимы звучала как заклинание.
Что искали на заводе люди Горелого? Я задавался тем же вопросом, что и председатель. Бандиты вырыли две большие ямы: одну — в цехе обжига, рядом с печью; вторую- во дворе, у дальнего угла гончарни. Видно, работали всю ночь.
Клад, что ли, был здесь зарыт? Мне снова вспомнился рассказ Сагайдачного. Искали золото? Чушь… Горелый не мог быть фантазером. Фантазеры не шли в полицаи. Туда шли люди трезвые, очень трезвые, с четким представлением о материальных благах и выгодах.