— Раздражённо, — директриса глянула на тегу… недобро. Теург тут же уткнулась в свой блокнот — ну просто примерная ученица. — Только дело не в этом. Этот фат мне вообще странным показался. Конечно, мой визит ему удовольствия не принёс. Правда, ничего не скажу, вёл он себя достойно. Извинился, тут же чек выписал. Но пригласил, почему-то, не в свой кабинет, а в столовую. И только потом, будто спохватившись, предложил чаю. Я, конечно, согласилась. И, признаюсь, не только ради ответной любезности.
Строгая дама снова поправила намертво сидящие на носу очки, теребя уголки бумаг, аккуратной стопочкой сложенных на столе.
— Понимаете, у меня есть слабость — фарфор с восточных островов. Мне в наследство досталась чайная пара и кувшинчик. Вот с тех пор и собираю книги, изображения, — директриса, старательно косясь в сторону, понизила голос до шёпота. — Даже купила за совершенно баснословные деньги блюдечко.
— Прекрасно вас понимаю, — интимно ответил Мастерс. — Эта голубая роспись — просто чудо какое-то. И огромная редкость. С довоенных-то времён немного осталось и цены на них беспредельные!
— Приятно встретить настоящего ценителя, — пергаментные щёчки директрисы слегка зарумянились. — Так вот, в столовой Олэанов была горка[9], просто снизу доверху уставленная посудой с Островов. И я не могла отказать себе в удовольствии рассмотреть эту прелесть. Хозяин, несомненно, заметил мой интерес и не одобрил его. Даже не предложил подойти поближе. Кстати, подавая чай, служанка сервировала стол очень приличным фарфором, можно сказать, дорогим. Но отнюдь не восточным.
— Вероятно, своими раритетами Олэан предпочитал только любоваться? — предположил оборотень.
— Конечно, — дама покраснела ещё сильнее, — но мне так хотелось рассмотреть чудные вещички… Простите, я опять отвлеклась, хотела о другом рассказать. Так вот, когда мы пили чай, в столовую вбежала малышка Элия — младшая из сестёр. Девочка буквально взахлёб рыдала, трясла какой-то тряпкой. Я и не поняла сначала, в чём тут дело. А отец повёл себя неадекватно. Вместо того чтобы успокоить ребёнка и расспросить, фат начал жутко кричать. Просто ужасно. Он, не побоюсь этого слова, пришёл в бешенство.
Директриса замолчала, поджала и без того практически невидимые губы. От чего её лицо ещё больше начало смахивать на череп. Переложила стопку бумаги на другой угол стола.
— Поймите, я никого не сужу и не осуждаю. И искренне считаю, что телесные наказания детей порой необходимы. Но, во-первых, Элии тогда едва десять исполнилось. А, во-вторых, бедняжка всегда отличалась некоторой… тугодумностью. Да и с дикцией девочки трудности наблюдались — ситуация выправилась только годам к пятнадцати. Ребёнок ещё и в истерике… В общем, всё это уже с жестокостью граничило.