Мама ухаживала за ним неожиданно терпеливо и, как могла, вела хозяйство. В очередной раз я поняла, что, вынося свои категоричные суждения о жизни, почти ничего об этой жизни не знаю. Вот и мама удивила меня… Однако, кроме моего брата, она не любила никого. И когда нашу семью перестала согревать любовная, деятельностная энергетика папы, в ней совсем не осталось тепла. Вместе с практической помощью папина болезнь отняла у меня душевное пристанище, где я всегда находила утешение и поддержку. Дом, в котором я выросла, стал пустым и холодным.
Гришка учился все хуже. Его дневник пестрел двойками и призывами к родителям немедленно явиться в школу. Я, как могла, пыталась на него воздействовать, и он всякий раз обещал исправиться. Однако все оставалось по-прежнему.
А бабушка с дедом продолжали баловать внука, ни в чем ему не отказывая. И в ответ на мои робкие упреки свекровь скорбно напоминала, что ребенок переживает губительный стресс из-за разрыва родителей и что только любовь и мягкость обращения способны вылечить последствия тяжелой душевной травмы. Она не упускала случая для убедительности напомнить мне, что, слава тебе господи, в отличие от меня, сама вырастила прекрасного сына – с чем я не была вполне согласна – и, уж кажется, умеет воспитывать детей. Как бы то ни было, другой помощи мне было ждать неоткуда. Так что свекровь все позволяла Грише, а я все прощала свекрови.
Но однажды они пришли к нам в дом какие-то особенно торжественные. Сели на диван и попросили меня тоже сесть для серьезного разговора.
– Светочка, мы долго наблюдали, как ты, бедняжка, бьешься одна с мальчиком, – вкрадчиво начала мать бывшего мужа. – И вот что мы с Валентином Георгиевичем хотим тебе предложить. Только выслушай нас спокойно и прояви рассудительность. Женщина ты молодая, у тебя вся жизнь впереди. А Гриша – он тебя сковывает по рукам и ногам. И ты ничего сыну дать не можешь, потому что нужно свою судьбу устраивать, с работой определяться – а ребенок внимания требует. Так вот мы тебе и предлагаем: отдай Гришу нам, Светочка, и занимайся собой.
Свекровь замолчала и смотрела на меня с сострадательной улыбкой, как на тяжелобольную. Я помотала головой, пытаясь сосредоточиться.
– В каком смысле – отдай? – спросила.
– В полном смысле, – убежденно кивнула свекровь. – Отдай насовсем.
– То есть как это? Как я могу его отдать – своего сына?
– Очень просто! – воскликнула она. – Напишешь отказ. Мы оформим опекунство. Женщина ты молодая… симпатичная, – добавила, чуть запнувшись, – еще выйдешь замуж и новых себе нарожаешь. А этого – мы заберем. Ну!