Проблема была еще и в том, что Слава никак не мог «отделиться» от семьи. Он не в состоянии был провести границу между собой и Ваней, собой и женой. Поэтому, уезжая от них, чувствовал себя искалеченным, на месте отрыва всегда зияла свежая рана. Совершенно не получалось там быть любящим отцом – а уезжая, становиться свободным мужчиной, чтобы жить собственной полноценной жизнью. И каждый раз он опять нуждался в порции «лекарства» от Нади.
Она встречала в прихожей. Обнимала, тянула в комнату, кормила ужином. Он отмякал, приходил в себя и даже начинал испытывать что-то вроде эйфории оттого, что вызывает такую очевидную и несомненную любовь. С явным облегчением наблюдал, как слабеет депрессия, подавленная частым и бурным сексом и постоянными женскими заботами о нем. Страх душевной близости, появившийся после ухода жены, поглощала близость физическая. И самооценка, упавшая было чуть ли не до нуля, возвращалась почти на прежние позиции.
В собственный дом Славу совсем не тянуло, заезжал туда только по необходимости, взять какие-нибудь вещи. Зато у Нади чувствовал себя как в санатории. И даже блажил иногда совсем по-детски, зная, что она отреагирует на его выкрутасы лишь усилением нежности.
– Господи! – вздыхал Слава, валяясь на Надином диване. – Господи, господи! Ну что ж мне так плохо-то, а? О-хо-хо… Надя!
– Ничего, ничего, все пройдет, – бросалась к нему Наденька. – Все пройдет, мой хороший. – Она измеряла температуру губами и целовала его в лобик, гладя по голове, словно маленького.
– Когда? Когда? – капризничал «больной».
– Когда ты поправишься, – «маминым» голосом внушала она.
– А какая у меня болезнь? – оживлялся Слава.
«Разбитое сердце», – думала Наденька.
– А никакая! – отвечала. – Просто ты устал, у тебя сейчас трудное время. Но все устроится. Все наладится, мой хороший, – баюкала она, гладя Славу по волосам, – все будет хорошо.
Когда же в выходные нужно было ехать к своим, он собирался и становился собой прежним – заботливым альтруистом, стойко несущим ответственность за себя и близких. Но к Наде неизменно возвращался деморализованным, безвольным невротиком, зацикленным на собственных проблемах и не понимающим, чем себе помочь. Как-то он даже обдумывал, не лучше ли совсем прекратить эти визиты к сбежавшей семье. Но на мысли о том, что придется вычеркнуть из своей жизни Ванечку, испытал такую жуть, что раз навсегда решил оставить все как есть.
В будни Слава ходил на работу, вечерами приезжал к Наденьке, где с него сдували пылинки, расслаблялся и начинал чувствовать себя вполне сносно. Подходили выходные – ехал к своим и возвращался оттуда чуть ли не инвалидом. Надя наспех «подлечивала», он, как мог, зализывал раны, чтобы после сокрушительной субботы перейти в сокрушительное воскресенье.