— Если не разгромят нас нынче. Клеменц предсказывал, что в этом году нас загребут.
— Нет, в этом году не арестуют, — уверенно сказал Сердюков. — Дальше Шлиссельбургского тракта Третье отделение в ближайшее время не пойдет. Потеряло следы. Арестованные, видать, крепко держатся. Так что скорых налетов не будет.
…Налетов и в самом деле больше не было. Минул ноябрь, шел декабрь, а синие вороны не налетали. И «чайковцы», понимая, что нападений все-таки не избежать, торопились сильнее разжечь свое дело, чтоб оно не потухло, когда сами они окажутся в Петропавловской крепости и на каторге. В Петербурге его примут рабочие. Заводские будут раздувать пламя в столице, а фабричные пойдут с факелами по деревням. На то, чтобы это сбылось, и были теперь направлены главные силы петербургских «чайковцев». Но не свертывались и другие дела. Куприянов похитил из Псковской губернии ссыльного литератора Ткачева и вывез его за границу, откуда должен был переправить с помощью знакомых контрабандистов большую партию книг и брошюр. Сердюков, возобновив работу со своими заводскими давними друзьями, одновременно занялся разработкой шифров и конспиративной связью. Перовская все глубже проникала в тайны Третьего отделения, не оставляя, однако, занятий в фабричных артелях. Чайковский уехал на юг — «по епархии», как он говорил. Кравчинский и Рогачев, пильщики, прокладывали путь в народ — ходили по деревням Тверской губернии глашатаями грядущего крестьянского восстания.
Готовящийся поход в деревни затронул и рабочих. Собрались в путь трое фабричных — Крылов, Абакумов и Шабунин. Первым снимался с места Гриша Крылов. Он уезжал в Тверскую губернию книгоношей. Уезжал на второй день после рождества, под вечер.
Кропоткин зашел к нему проститься в байковский дом, бывшую обитель коммуны, ныне занятую рабочей артелью. Сожители Крылова были на фабрике и не могли проводить его. Следовало бы прийти на эти знаменательные проводы всем «чайковцам», но неотложные дела не дали им собраться, а Кропоткину предстояла вечерняя встреча с рабочими в трактире на Черной Речке, и он смог перед этим завернуть по пути в дом Байкова и повидаться с отъезжающим фабричным другом.
Они сидели в большой комнате за большим артельным столом. Пили чай на прощанье (артельная повариха принесла им огромный самовар красной меди).
— Великое дело начинаешь, Григорий Федорович, — говорил Кропоткин. — За тобой пойдут десятки, а то и сотни фабричных. И хорошо бы, чтоб все вот с такими коробами. — Он показал на стоявшую возле стола ивовую корзину с крышкой, набитую книжками. — Как думаешь, пойдут за тобой другие?