А ты смотришь в голубую даль и видишь синеющие вершины хребта, который предстоит перевалить. Патомское нагорье и два огромных хребта (отныне они будут называться Дюлен-Уранским и Северо-Муйским) остались позади, и вот чуть виднеются вершины третьего. Сизо-синие горбы, тонущие в небесном мареве. Один горб белеет, как парус на морском горизонте. Снежная макушка…
Стук в дверь, и горная даль исчезает.
Пришла Лиза за чайной посудой. Кропоткин взглянул на нее и продолжал листать путевой дневник, но вернуть то, что так отчетливо видел, не смог.
Лиза села на кушетку позади, сбоку. Она частенько стала вот так садиться и смотреть на него молча. Это почему-то мешало ему работать, но высказать ей замечание он не решался. Она обычно сидела не больше пяти минут, однако сегодня прошло уж минут десять, а она все не поднималась. Он обернулся и застал врасплох странный ее взгляд, какой-то молящий, безудержно откровенный, обнаженный. Кропоткин смутился.
— Вам, может быть, какую-нибудь книгу? — спросил он.
— Нет, мне… да, я хотела попросить что-нибудь почитать, — сказала она.
Он встал, распахнул шкаф, оглядел свою библиотеку, вынул книги «Вестника Европы» и открыл одну из них.
— Прочтите «Большую медведицу». Интересный роман.
— Покорно благодарю вас, почитаю.
— Берите и эти, тут продолжение.
Лиза взяла остальные книги журнала, собрала чайную посуду и вышла.
Он снял очки, положил их на стол, закурил папиросу и пошел сновать по комнате. Что же с ней происходит, с этой цветущей красавицей, запертой в чинном доме коллежской советницы? Влюбилась? В кого? В него? Не может быть. У него не было времени даже поговорить с ней по душам. А что, если… Не дай бог. Он не может ответить на ее чувства взаимностью. Это десять лет назад его так легко могла увлечь семнадцатилетняя Лида.
Да, прошло десять лет с тех пор, как он, едучи в Сибирь, завернул на денек в отчее Никольское, но, протанцевав один вечер с воздушной синеглазой Лидой, дочкой соседнего помещика, едва не решился осесть в калужских краях на годы. Три недели боролся он со своими непослушными чувствами и все-таки одолел их. «Когда б не смутное волнение чего-то жаждущей души, я б здесь остался — наслаждение вкушать в неведомой глуши», — признался он своему дневнику и уехал, оставив в слезах Лиду. Вернувшись из Сибири, он опять танцевал с ней в Никольском, но давние чувства не возвращались.
Как же быть теперь с Лизой, если она в самом деле… Он услышал ее приближающиеся шаги в коридоре и насторожился.
Она подошла к двери, чуть помедлила, постучала.
— Входите, входите, — спокойно сказал он, подавив шевельнувшееся раздражение.