— К вам какой-то молоденький господин, — сказала Лиза. — Провести?
— Да, будьте любезны.
Он подумал, что вернулся из Олонецкой губернии Клеменц (но ведь Лиза узнала бы его), и очень удивился, когда вошел к нему пухленький Миша Куприянов.
— Мир вашей хижине, — сказал юнец и прошелся вразвалочку по комнате.
— Мир хижинам — война дворцам? — улыбнулся Кропоткин.
— Но ваш кабинет — далеко не хижина. Неплохо, гляжу, устроились. Комната весьма и весьма приличная.
— И жить в ней неприлично?
— Нет, почему? Не ютиться же теперь вам нарочно в трущобах. У вас серьезная работа, нужны удобства. Вполне позволительно.
— Ну спасибо, что позволяете, молодой человек. Прошу, — Кропоткин усадил паренька на кушетку и сам сел рядом. — Каким ветром?
— Да вот с севера подуло и занесло. Вернулся Клеменц и попросил зайти.
— Отчего же сам не зашел?
— У него голова забинтована, нельзя по городу ходить.
— Что с ним? — встрепенулся Кропоткин.
— Палкой, свинцовым наконечником огрел его бывший нечаевец. Тейльс, олонецкий ссыльный. Дмитрий привез его в Петербург, подъехал к нашей штаб-квартире, а тот ударил палкой и удрал, пока его освободитель лежал без сознания.
— Где Дмитрий? Я пойду…
— Сидите, вы его не найдете. Отлежался и ушел куда-то за город. Знаете ведь этого бродягу, ему и суток на одном месте не удержаться, да и опасно было оставлять его у нас. Тейльс может донести.
— Он что, предателем оказался?
— Скорее всего, тронулся в рассудке. Всю дорогу оглядывался, озирался, подозрительно посматривал на спутника, а в городе и деранул от него.
— Как Дмитрию удалось его выкрасть?
— Это же Клеменц! Разыграл в Днепропетровске ученого геолога. Дней десять ходил с молотком по окрестностям, собирал породы, показывал их губернскому начальству. Словом, всех обворожил, расположил к себе, а сам тем временем подготовил к побегу Тейльса.
— Вот так история!
— Да, дело кончилось прескверно. Если Тейльса изловят, он наведет на следы Клеменца, так что другу вашему не надо показываться в городе. Повременить надо.
— Как он себя чувствует?
— Не беспокойтесь, почти здоров. Остался только синяк на лбу да глаз немного затек. Ничего, пройдет.
Куприянов поднялся, походил медвежонком по комнате (за походку, наверное, прозвали его Михрюткой) и остановился у письменного стола.
— Позвольте полюбопытствовать, Петр Алексеевич.
— Пожалуйста.
— Ага, значит, материал будущей книги. Читал я ваши опубликованные работы. Знаете, удивляюсь. Так глубоко вошли в науку и вдруг решили оставить ее.
— Пока не оставляю. А решил я, Миша, вовсе не вдруг. Еще в экспедициях стал сомневаться, тем ли я занимаюсь. Особенно пошатнулся на олекминских приисках, когда увидел истязание рабочих. Поднять бы их на протест, а нам предстояло найти дорогу для прогона скота. На кого должна была трудиться экспедиция? На владельцев приисков. Именно им сулила выгоду скотопрогонная тропа, потому что она удешевляла доставку мяса из Забайкалья. Вот какая несуразица. Хочешь служить народу, а служишь тем, кто его гнетет.