Он взошел на Литейный мост и остановился, опершись на парапет. Набережные были уже безлюдны. Дома уснули, погасли их окна. Нева поодаль, где терялся свет мостовых фонарей, темнела не так черно и не казалась бездной, как в тот вечер покрова, когда он видел ее в обрамлении только что побелевших берегов. Он шел тогда на первую встречу с рабочими. Что произошло за это время? Подвинулись ли наши дела? Да, конечно. Но события природы более заметны. Реку заточили морозы под лед, она перезимовала в неволе, взбунтовалась, разрушила ледяную свою тюрьму, разнесла обломки и вот свободно течет в морские просторы…
Занятия с фабричными пришлось перенести в их артельные квартиры. Дом Байкова решено было оставить за коммунарками (за Надей Куприяновой и двумя ее подругами), а осенью поселить в нем артель рабочих.
Кропоткин еще в сентябре купил по совету Клеменца грубошерстный пиджак, синюю сатиновую косоворотку, плетеный поясок с кистями и сапоги из дегтярной юфти, но до сих пор эта одежда была не нужна, а теперь она пригодилась. Чтоб не показываться в ней перед слугами госпожи коллежской советницы (Лиза бы ахнула, всплеснула руками), он завязал все в узелок и отнес на Выборгскую сторону, в пустую Ленечкину комнату. Здесь вечерами он переодевался и уходил в артель Шабунина, занимавшую большую комнату в Крапивном переулке. Дворник принимал его за мастерового, за приятеля фабричных, а все-таки каждый раз пристально всматривался в него, встречая в воротах. Должно быть, борода посетителя, мощная, пышная, опрятная, каких у простолюдинов не бывает, вызывала у привратника подозрение, но бороду Кропоткин подстригать иначе не хотел — так с ней сжился со времен сибирских путешествий.
Артельщики встречали его с искренним радушием. Все десятеро вскакивали, начинали прибирать в комнате, расставлять стулья вокруг стола. Даже толстый краснолицый увалень Абакумов, всегда сидевший на занятиях в доме Байкова с безучастным видом, тут заметно оживлялся. Если учитель заставал рабочих за ужином, они раздвигались, освобождали место за столом, наливали гостю похлебки, подкладывали ему белого хлеба (сами ели только черный).
— Не погнушайтесь, разделите с нами хлеб-соль.
И он не гнушался, садился и ел с аппетитом.
Его отношение с рабочими здесь становилось еще проще и естественнее, чем в доме Байкова. Он врастал в их жизнь, познавал ее во всей полноте. Он был тут не учителем, а товарищем. И эти люди здесь лучше его понимали, когда он говорил о социалистическом будущем человечества, о путях, ведущих к социализму. Принося в артель какую-нибудь новую книгу, он предлагал кому-нибудь прочесть ее внимательно и изложить другим. Гриша Крылов самостоятельно одолел «Азбуку социальных наук» и растолковал ее товарищам. Бойкий плутоватый Шабунин, слушая сбивчивый пересказ своего стеснительного дружка, все посмеивался, подшучивал, а потом вдруг задумался и, когда Кропоткин уходил, пошел его проводить.