Ясный и холодный ноябрьский день полнился звоном церковных колоколов, радостными криками и звуками песен.
Хук прежде не видел таких толп. Лондон чествовал короля и его победу. Из водяных башен лилось вино, на перекрестках красовались бутафорские замки. Хоры из мальчиков, стариков и девочек, изображающих ангелов, пророков и невинных дев, распевали хвалебные гимны. Король в простом платье, без короны и скипетра, ехал по улицам, за ним следовали знатнейшие из пленников — герцоги Орлеанский и Бурбонский, маршал Франции, еще герцоги и бесчисленные графы, встречаемые добродушными насмешками толпы. Рядом с конными лучниками, охраняющими пленных, сновали мальчишки, силясь дотянуть руку и коснуться зачехленных луков и вложенных в ножны мечей.
— Ты там был? — не отставали они от лучников. — Ты там был?
— Был, — отвечал Хук, уже удаляясь от процессии, криков, гимнов и кружащих в воздухе белых голубей.
С четырьмя спутниками он свернул в узкие улочки к северу от Чипсайда. Отец Кристофер уводил всадников все дальше в проулки, такие тесные, что ехать пришлось друг за другом, то и дело наклоняя голову, чтобы не удариться о нависающие верхние этажи дощатых домов. На Хуке была кольчуга, две пары штанов для тепла, стеганая куртка и сапоги, снятые под Азенкуром с убитого французского графа. Поверх одежды красовался новый налатник с львиным гербом сэра Джона Корнуолла, шею облегала золотая цепь — знак сентенарской должности. Шлем из миланской стали, лишь слегка оцарапанный ударом топора, был прицеплен к седельной луке, с пояса свисал бордоский меч с вырезанной на рукояти фигуркой коня — гербовым знаком француза, некогда владевшего и мечом, и шлемом.
— Я там был, — кивнул Хук встречному мальчишке в лохмотьях и добавил: — Мы все там были.
Вслед за отцом Кристофером он свернул за угол, пригнулся под свисающей со стены веткой плюща — знаком виноторговца — и выехал на тесную зловонную площадь, вдоль которой тянулись открытые сточные канавы. На северной стороне площади стояла церквушка — убогая, с глинобитными стенами и хлипкой дощатой колокольней. Треснувший колокол в меру сил добавлял грохота к буйной разноголосице, славящей победу Англии.
— Здесь, — указал на церквушку отец Кристофер.
Хук спрыгнул с коня и, шлепком отогнав очередного любопытного сорванца, помог спешиться Мелисанде. Поверх синего бархатного платья — подарка леди Бардольф, жены градоправителя Кале, — на ней был белый полотняный плащ, подбитый шерстью и отороченный лисьим мехом. Безногий нищий на деревянных подпорках заковылял к девушке, она опустила монету в протянутую руку и вошла в церковь следом за Хуком и отцом Кристофером.