— Почему я должна пускать в свою кухню англичан? чтобы вы и там устроили нужник?
Томас обернулся к ней.
— Вы не питаете к нам никакого уважения, мадам, так почему же мы должны уважать ваш дом?
— Уважать! — передразнила она. — Как я могу вас уважать? У меня украли все, что было мне дорого! Вы украли!
— Это сэр Саймон Джекилл, — сказал Томас.
— Вы или сэр Саймон — какая разница?
Томас подобрал стрелу и засунул в мешок.
— Разница в том, мадам, что я время от времени разговариваю с Богом, а сэр Саймон думает, что он сам бог. Я попрошу ребят мочиться в реку, но сомневаюсь, что они захотят доставить вам такое удовольствие.
Он улыбнулся ей и ушел.
* * *
Весна разбудила землю, зелень дымкой обволокла деревья, а извилистые тропы покрылись пестрыми цветами. На крышах вырос яркий мох, на живых изгородях появились белые кружева цветов, а у реки в листве ракит засуетились зимородки.
За новой добычей людям Скита приходилось уходить все дальше от Ла-Рош-Дерьена. Порой в своих долгих рейдах они оказывались в опасной близости от Гингама, где располагался штаб герцога Карла, хотя городской гарнизон редко выходил, чтобы бросить вызов грабителям. Гингам лежал на юге, а на западе был Ланьон, городок куда меньше, но с гораздо более воинственным гарнизоном, который воодушевлял мессир Жоффрей де Пон-Блан, рыцарь, поклявшийся привести разбойников Скита в Ланьон в кандалах. Он заявил, что англичане будут сожжены на Ланьонской рыночной площади как еретики и слуги дьявола.
Уилла Скита не обеспокоила эта угроза.
— Я мог бы на мгновение утратить сон, если бы у глупого ублюдка были настоящие лучники, — сказал он Тому, — но у него их нет, поэтому он может болтать сколько угодно. Как его настоящее имя?
— Жоффрей де Пон-Блан — то есть Джеффри с Белого моста.
— Рехнувшийся болван. Он бретонец или француз?
— Мне говорили, француз.
— Придется преподать ему урок, а?
Мессир Жоффрей упорно не хотел учиться. Уилл Скит раскидывал свои крылья все ближе и ближе к Ланьону, сжигая дома в пределах видимости с городских стен, пытаясь заманить мессира Жоффрея в засаду. Но тот видел, что могут сделать английские стрелы с конными рыцарями. Он отказывался вести своих солдат в лихую атаку, которая неминуемо закончилась бы свалкой ржущих коней и истекающих кровью людей. Вместо этого он с осторожностью преследовал Скита, выискивая место, где бы мог подстеречь англичан. Но Скит тоже не был дураком, и три недели два боевых отряда кружили и ускользали друг от друга. Присутствие мессира Жоффрея затруднило передвижения Скита, но не остановило разрушений. Два отряда дважды сталкивались, и оба раза мессир Жоффрей бросал вперед своих пеших арбалетчиков в надежде, что они перестреляют лучников Скита. И оба раза более длинные стрелы из луков брали верх и мессир Жоффрей отходил, не вступая в бой, который он скорее всего проиграл бы. После второй нерешительной стычки он даже попытался воззвать к чести Скита. Французский рыцарь выехал один в таких же прекрасных доспехах, как у сэра Саймона Джекилла, хотя шлем у него был старомодным горшком с пробитыми дырами для глаз. Его плащ и попона на коне были темно-синего цвета, с вышитыми на них белыми мостами. Тот лее герб красовался на щите. В руке рыцарь держал синее копье, на котором развевался белый шарф в знак того, что он идет с миром. Скит выехал ему навстречу, взяв с собой Томаса в качестве толмача. Мессир Жоффрей снял шлем и провел рукой по слипшимся от пота волосам. Это был молодой парень с золотистыми кудрями, голубыми глазами и широким добродушным лицом. Томас решил, что этот человек, вероятно, понравился бы ему, не будь он врагом. Два англичанина натянули поводья, и рыцарь улыбнулся им.