– На втором курсе в лаборатории парни подкрадывались сзади и пытались задрать мне юбку, – наконец произносит она. – Один раз пришли заранее и помочились во все мои мензурки. Я пожаловалась, а преподаватель меня приобнял и сказал… – От этого воспоминания горло перехватывает, и речь ее гортанна. – «Не переживай, деточка. Жизнь слишком коротка, а ты слишком красива». И знаешь что? Мне было до лампочки. Я знала, чего хочу. Я хотела стать врачом. – Она прожигает Джеймса взглядом, будто он ей возразил. – А потом, к счастью, я образумилась. Больше не пыталась быть другой. Поступила, как поступали все девушки. Вышла замуж. От всего отказалась. – На языке у нее густая горечь. – Стала жить, как все живут. Ты только об этом Лидии и твердил. Заводи друзей. Стань своей в доску. А я не хотела, чтоб она была как все. – Веки ее краснеют. – Я хотела, чтоб она была необыкновенной.
Ханна на лестнице затаивает дыхание. Страшно шевельнуть даже пальцем. Может, если совсем замереть, родители умолкнут. Мир больше не двинется, Ханна ему не позволит, и тогда все будет хорошо.
– Ну, женись теперь на этой, – продолжает Мэрилин. – Вроде серьезная девица. Сам понимаешь. – Мэрилин предъявляет ему левую руку, где тускло блестит обручальное кольцо. – Такая девочка захочет полный набор. Спичечный домик, белый заборчик. Два, запятая, и три десятых ребенка. – Она испускает резкий, ужасный смешок, будто гавкает, и Ханна на лестнице лицом прячется в плечо брата. – Надо думать, она ради этого с восторгом откажется от студенческой жизни. Я только надеюсь, что она не пожалеет.
От этого слова – пожалеет – в Джеймсе что-то вспыхивает. Ноздри щекочет жаркая горечь, будто запах паленых проводов.
– Как пожалела ты?
Внезапная ошеломленная тишина. Ханна вжимается в Нэтово плечо, но отчетливо видит мать: лицо застывшее, веки багровые. Если заплачет, думает Ханна, потекут не слезы. Закапает кровь.
– Пошел вон, – наконец произносит Мэрилин. – Пошел вон из этого дома.
Джеймс щупает карман, проверяет, на месте ли ключи, потом замечает, что держит их в руке – так и не отложил. Будто с первой минуты чувствовал, что здесь не останется.
– Давай, – говорит он, – сделаем вид, что ты со мной никогда не встречалась. Что она никогда не рождалась. Что ничего этого не было.
И уходит.
На побег с лестницы времени нет: когда отец выходит в коридор, Ханна и Нэт даже не поднимаются. Увидев их, Джеймс замирает. Ясно, что они все слышали. Последние два месяца он постоянно подмечал в них осколки их пропавшей сестры – в наклоне головы Нэта, в длинной занавеси волос, за которой прячется Ханна, – и всякий раз поспешно удирал, сам толком не зная почему. Под их взглядами он протискивается мимо, не смея посмотреть своим детям в глаза. Ханна распластывается по стене, пропуская отца, однако Нэт молча смотрит в упор, и прочитать его взгляд Джеймсу не удается. Машина взвывает, катит со двора, а затем по улице, и шум этот – звуковое сопровождение финала, и это слышат все. На дом пеплом опускается тишина.