Наверное, когда я ушла, ему было больно. Не знаю. Если так, то, конечно, в этом виновата я. Но, может быть, он ничего не почувствовал. Или почти ничего. Все-таки они — не в такой степени они, в какой мы — это мы. Они всегда больше самих себя: то, что кажется им самими собой, это на самом деле только то, с чем они себя отождествляют. Они вкладывают себя во все то, чем владеют. Каждому из них может принадлежать множество всякой всячины: с одной стороны, всякая всячина является их неотделимым продолжением, с другой — это все же не плоть.
А мы — мы в точности то, что есть: куда ни кольни, достигнешь крови, куда ни кольни, попадешь в живое.
Вот и сейчас.
Как ни мало прошло времени — всего несколько секунд, а мне уже почти ничего не вспомнить.
Что было утром? Кажется, утром не было ничего, кроме переливчатой радости. Счастье миража: покой и ощущение надежности. Непреложная вечность твоего существования.
Что мы делали? Да ничего… проснулись… поднялись. Все шло само собой. Часам к двенадцати собирались выйти из дома. Пройтись парком. Если неторопливым шагом и без остановок — это час. Но, наверное, где-нибудь мы посидели бы на влажной скамье. Молча или, время от времени, лениво перебрасываясь мало что значащими словами. Часа, допустим, полтора. Потом двадцать минут подземки, десять пешком и еще сорок или пятьдесят в залах фотовыставки.
Через несколько дней экспозиция закрывается, ажиотаж давно прошел. Да и был ли? Но, говорят, открывал министр культуры, а при входе висело поздравление президента в золотой рамке — подумать только, в золотой рамке, ого, ничего себе, что же он такого наснимал?.. Наверняка было что-то в газетах. Почему мы сами собрались? Неважно. Кто-нибудь посоветовал… или прочли что-то хвалебное на художественном сайте. Как-то само собой. Пошаркивающая тишина немноголюдности, сложное сочетание парфюмов — в каждом зале свое. Мертвые отпечатки жизни на стенах. Кое-какие пугающе оживают при твоем приближении: вода рябит и мерцает, серьезные пожарники ухмыляются, облака цепляют колокольню, кортеж летит по площади, вихря воздух и шипя резиной.
Потом бы, например, оказалось, что свет почти не режет глаз, привыкших к полумрачной неясности искусства: солнце спряталось за облаком, тени размазались по отсыревшему асфальту пятнами не то жирного, не то сладкого. Какой-нибудь ресторанчик из не очень дорогих… ага, найди-ка в центре из не очень дорогих: он всегда беззаботно отмахивается, а мне откровенно жаль бросать несуразные деньги, и хорошо, что не вижу счетов, ну их, вообще не люблю этих листочков, где расписана цена минутной беззаботности.