О, как Стае ненавидел эти часы! Они были для него воплощением высшей несправедливости. Мерой зла. Концентрацией вселенского страха… А испугавшись один раз этого механического чудовища, Стае был обречен нести этот свой страх до самого конца. Долгих два года…
Может, именно потому его и не любили в батальоне?
За страх. За постоянный и непонятный страх перед всем. Он словно источал его, как выходящий через поры пот. И окружающие инстинктивно старались держаться подальше. Подальше от его страха. От него самого — солдата второго года службы Кима Станислава Ильича…
Их подняли по тревоге ночью, но без всякой этой помпы, про которую любят писать в газетах и говорить по телевизору. Нет, все было гораздо прозаичнее. Просто пришел в казарму хмурый комбат с каким-то майором, наорал, как обычно, на дневального и велел строиться. Затем были унылые боксы, бронетранспортеры, которые никак не хотели заводиться, грузовики, дорога, ночь…
Днем их привезли на окраину Плахова; офицеры, такие же невыспавшиеся, как и солдаты, лениво подгоняли их криками, была обычная неразбериха, и Стае долго не мог понять, куда же они попали.
Ночью в машинах говорили, что их кидают в Чечню, что, мол, там опять началась заварушка… Но повезли почему-то не на аэродром, а на север, долго кружили, потеряв дорогу, и наконец вот привезли на окраину небольшого городка.
И только солдаты собрались «защемить» тут же под колесами грузовиков некоторые уже повалились, прижавшись друг к другу, и захрапели, — как прозвучала команда, но какая именно, Стае не разобрал, да и не было никакой охоты.
Тра-та-та-та-та…
Очередь прозвучала совсем рядом.
Стае вскочил. Очумело завертел головой, как и десятки его товарищей.
— Что?.. Где?.. Кто стрелял-то?..
Но ответа не было. И лишь вновь прозвучало где-то очень близко: тра-та-та-та-та…
Пауза.
И нежное: пи-у… Пи-у…
Комбат выругался первым и первым же кинулся на землю.
— Лежать! — крикнул он. — Всем лежать!.. — Снова выругался и дернул за ногу стоявшего рядом лейтенанта из второй роты. Лейтенант, все еще улыбаясь, рухнул, как сноп…
«Вот оно!» — пронеслось у Стаса в голове; он кинулся, сбивая остальных и не думая ни о чем, лишь о той очереди, которая предназначалась только ему, Киму Станиславу Ильичу, солдату второго года службы…
Жах!.. А-ах!..
Пи-у… Пи-у…
Тра-та-та-та-та…
Стае лежал, зажав уши руками, зарывшись головой в сухую ломкую траву, и все ждал, когда его прошьет очередью или убьет одинокой пулей. «Ма-аленькой такой, свинцовой, скользкой и противной, как ртуть», — вдруг глупо подумал он.
А может, не убьет? Может, пронесет?..