— Ты уходил мальчиком. Ты возвращаешься мужчиной и колдуном.
— Отец, это были люди! — сказал я. — Я был в Месте богов и все видел! Теперь убей меня, если так велит закон, — но я все равно знаю, что они были людьми.
Он пристально посмотрел мне в глаза. И сказал:
— Закон не всегда одинаков — ты сделал то, что ты сделал. В свое время я не смог, но после меня пришел ты. Говори!
Я говорил, и он слушал. Потом я желал говорить всем людям, но он указал мне иначе, сказав:
— Истина — такая добыча, на которую трудно охотиться. Если съесть за один присест слишком много истины, от нее можно умереть. Не зря наши отцы запретили ходить в Мертвые места.
Он был прав — лучше, чтобы истина приходила понемногу. Я узнал это, когда стал колдуном. Может быть, в прежние времена люди пожирали знание слишком быстро.
И все же, мы закладываем начало. Теперь мы ходим в Мертвые места не только за металлом — там остались книги и надписи. Изучать их трудно. И магические орудия сломаны — но на них можно смотреть и изумляться. Мы наконец-то закладываем новое начало. А когда я стану верховным колдуном, мы отправимся за великую реку. Мы отправимся в Место богов — земли, называемые «нуйорк» — отправится не один человек, отправится целый отряд. Мы будем искать изображения богов и найдем бога АШИНГа и всех остальных — бога Линкольна, и Билтмора[48], и Мозеса[49]. Нет, не боги и не демоны. Они были людьми, которые построили город. Людьми. Я помню лицо того мертвого человека. Это были люди, жившие здесь до нас. Нам — строить заново.
Перевод: Елена Кисленкова
2013 г. — «За выразительность русского языка».
В один прекрасный день из-за перевала показался фургон. С ним прибыли трое взрослых и семеро мальчишек-погодков: старший, девятилетний, шагал наравне с родителями и наемной работницей, а младшего, грудного, несли на руках. Поселок по эту сторону перевала едва начал называться городом, незанятых земель вокруг оставалось полно́, ни о каких Плачущих Девах слыхом не слыхивали. Просто однажды история городка пересеклась с историей Понтипеев.
Они тут надолго не задержались — только купили еды да подковали коренника. С местными обходились ровно, но всякий видел, бросив всего лишь взгляд: они другие и другими останутся. Румяные, темноволосые, по деревенским меркам просто загляденье, — собравшись вместе, они казались скорее частью единого племени или народности, нежели обыкновенной семьей. Даже младенец, с которым местные хозяйки взялись понянчиться, замечательный здоровый младенец, — но им отчего-то мерещилось: под рукой не мягкие детские волосики, а шкурка лесного звереныша.