Но всё же Митя сообщил свои координаты. Кристина обещала вести себя в рамках законов города Альбукерке.
Вечером, когда величественный закат бледного солнца катился за холмы, Кристина стояла у ворот коттеджа Брунов, держа руки в карманах лёгкого демисезонного пальто, буравя взглядом фигуру деревянной совы над крышей этого интересного жилища.
Встречать вышла «Солнце». Мокрые волосы девушки блестели цветом фольги. Кристина как раненная мышка пропищала:
– О, так ты простудишься: температура ползёт к нулю, а разгуливаешь с не высушенными волосами! Побежали, иначе не далеко подхватить кучу микробов.
Они действительно пошли быстрым шагом навстречу чете Брунов и Мити, стоящих у крыльца. В соседнем доме показались головы любопытных.
На ужин была индейка и маринованные грибы. Две бутылки бургундского вина делали стол ещё привлекательнее. Бруны узнали, что гостья приходилась Мите кузиной по отцовской линии. Глаза «Солнца» слегка увлажнились, когда Кристина рассказывала о своей любви к всему странному и необычному: притягательная сила русских кладбищ так выразительно обрисовывалось митиной «кузиной», что и Крис Брун едва не выдавил скупую мужскую слезу. Работая почтальоном, он не раз приносил дурные вести, но всякий раз носовой платок его оказывался совершенно сухим.
Закончив трапезу чаепитием, они вышли в поющий цикадами сумрак. Крис Брун заговорил первым:
– Кристина, ты надолго в Америке?
– Мне помогли открыть интернет-магазин сувениров из яшмы и я хочу завалить весь Нью-Йорк своим товаром. Вообще, я здесь чувствую себя увереннее, нежели в родной России.
Митя слегка улыбнулся. Деньги Худорковского быстро нашли свою госпожу.
– Американцам нравиться выделяться из толпы, – продолжила Кристина. – Это просто замечательно! – Её корявый английский слегка смущал Брунов.
Появились первые звёзды.
– Мне надо продолжить свою работу, – сбивчиво произнёс Митя и направился в сторону своего домика. Супруги Бруны ушли в особняк, оставив Кристину и дочь наедине.
Колдунья, придя из лазарета, почувствовала слабость в теле. Она легла не раздеваясь в постель, не надеясь на скорый сон. Её лихорадило. В окно билась бабочка, а паук с внутренней стороны метался туда-сюда, сходя с ума от близкой, но недоступной добычи.
Мария зажала кулаком рот, чтобы её стон не услышали две маленькие дочери, спящие под латанным-перелатанным одеялом. Кошка вылизывала голые ноги девушки. Попытавшись продвинуться в движении, колдунья едва не упала. Голова гудела как мельничное жерло. Кровь едва не разрывала сосуды. «Прости меня, Святая Дева, но нельзя было моему возлюбленному оправляться на Святую Землю: его кровь непригодна для святого песка Израиля. Эта кровь – только моя и не чья».