Проснулись все пятеро на дебаркадере «Иван Барков», навечно припаркованном на грязной реке в центре столицы. Вообще-то, корабль называется именем другого поэта, большого романтика. Но этому вертепу имя матерщинника и скабрезника Баркова, на наш взгляд, подходит куда больше.
День был в разгаре. Тела наши были раскиданы по большому номеру беспорядочно и в разной степени одетости. Открыв глаза, я увидел какую-то африканскую женщину средних лет, спешно удалявшуюся в сторону душа. Ее внешний вид не оставлял никаких сомнений о роде ее занятий и цели пребывания на «Иване Баркове».
Внешние же ее данные заставляли сердце бешено биться и надеяться: «Боже, только бы не со мной!»
«Не помню – значит, не было», – по-женски подумал я и натянул одеяло на уши, пережидая, пока ночная гостья нас покинет.
– А… Эт я ее? Или ты ее? – услышал я из-под одеяла сдавленный хрип одного из товарищей.
– Какая разница? – ответил всегда бодрый Федот Стрельцов, – лишь бы не мы с тобой друг друга!
Домой я попал хорошо за полдень. Жена, довольно долго довольно ангельски относившаяся к тому, что в жизни у меня было только три важных вещи – революция, революция и еще раз революция, похоже, потеряла терпение.
Слово за слово, все как обычно – в общем, собрал я чемодан галстуков и ушел от нее навсегда к политтаджикам.
Политтаджики сами называли себя так, поскольку ассоциировали себя с этим славным народом. Так же, как его представители, жили многие из них вдалеке от любимых родных аулов. Так же были, в основном, чернявы. Так же жили в столице, прямо скажем – небогато. Занимались какой придется работой, в основном, правда, связанной с политикой, потому и полит-, а не просто таджиками было их самоназвание.
В те годы довольно много народу уезжало из Бабаестана по причине поражения представляемого ими клана в политической борьбе.
Первым политтаджиком стал Василич, который, приехав из Тришурупа, снял квартиру неподалеку от моего дома на юго-западе столицы. Оперативки мы проводили в довольно бестолковом, но всегда пустом ресторане «Дворкович» аккурат между нашими домами.
Желтый продолжил, тем временем, на нашей малой родине свои бурю и натиск по выдавливанию всех «не своих» со всех рабочих мест, и народ продолжал прибывать. Приезжал, в основном, контингент мужской. Селились по 3–4 человека все на том же юго-западе, благо там отстроили несколько огромных домов под социальное жилье. Ветеранские квартиры ушлые внучки ветеранов сразу же сдали, в том числе и политтаджикам.
После переезда у всех политтаджиков даже самого что ни на есть славянского происхождения вдруг просыпался сильный бабаестанский акцент. Видимо, так начинала проявляться наша региональная идентичность.