Они прошли через примыкавший к кухне огород. Помощник садовника поливал из шланга грядки с листьями салата. Он отсалютовал хозяевам. Уолден лихорадочно старался вспомнить его имя, но Алекс неожиданно опередил его:
– Прекрасный вечер, а, Стэнли?
– Нам бы не повредил дождичек, ваше высочество.
– Только не слишком затяжной.
– Упаси Боже, ваше высочество.
«Алекс все схватывает на лету», – отметил Уолден.
Войдя в дом, он тут же звонком вызвал лакея.
– Я сейчас же пошлю телеграмму Черчиллю и назначу встречу с ним на утро. После завтрака на машине отправлюсь в Лондон.
– Прекрасно, – сказал Алекс. – Времени у нас остается все меньше.
Шарлотта не ожидала столь бурной реакции от слуги, открывшего ей дверь.
– О, слава Богу, вы вернулись домой, леди Шарлотта! – воскликнул он.
– Не понимаю, почему надо поднимать по этому поводу шум, Уильям. – Шарлотта отдала ему свой плащ.
– Леди Уолден вся извелась, – ответил слуга. – Велела послать вас к ней немедленно, как только вы появитесь.
– Я должна сначала привести себя в порядок.
– Но леди Уолден так и сказала – «немедленно»…
– А я говорю, что сначала поднимусь к себе и приведу себя в порядок. – И Шарлотта отправилась в свою спальню.
Она умылась и вынула из прически заколки. В области живота все еще ощущалась тупая боль от удара, а ладони были расцарапаны, но не слишком сильно. На коленках точно остались синяки, но ее коленок никто никогда и не видел. Зайдя за ширму, она сняла платье. Ни одной прорехи. «Глядя на меня, никто не скажет, что я побывала в дерущейся толпе», – подумала она. В этот момент дверь спальни открылась.
– Шарлотта! – донесся мамин голос.
Она поспешно надела халат, думая: «Господи, кажется, будет истерика!» И вышла из-за ширмы.
– Мы просто с ума сходили от беспокойства.
Вслед за ней в комнату вошла Мария с написанным на лице негодованием и стальным холодом во взгляде.
– Ну а теперь ты видишь, что я дома живая и здоровая, так что уже можно перестать волноваться.
Мать побагровела.
– Ты еще смеешь дерзить, несносная девчонка! – взвизгнула она и, шагнув к дочери, влепила ей звонкую пощечину.
Шарлотта отшатнулась и тяжело опустилась на кровать. Она была в шоке, но не от пощечины, а от одной лишь мысли, что такое возможно. Мама никогда прежде не поднимала на нее руку. И оттого это ощущалось больнее любых тычков и ударов, полученных в бесновавшейся толпе. Она перехватила взгляд Марии, и от нее не укрылось довольное выражение лица гувернантки.
Взяв себя в руки, Шарлотта процедила:
– Этого я тебе никогда не прощу.
– Ты? Это ты-то не простишь меня? – Зашедшись от злости, мать заговорила по-русски. – Ты, стало быть, думаешь, я сама запросто прощу тебе участие в бесчинствах перед Букингемским дворцом?