После обеда сэр Артур вернулся в «Октагон», где устроил подобие штаба. Уолден и Томсон, надев цилиндры, вышли с сигарами на террасу. Как всегда, парк выглядел великолепно в лучах летнего солнца. Из дальней гостиной до них донеслись первые аккорды фортепианного концерта Чайковского – играла Лидия. Уолден погрустнел еще больше. Но звуки музыки вскоре заглушил треск мотоцикла очередного вестового, доставившего сообщение о ходе операции сэру Артуру. До сих пор особо важных новостей не поступало.
Лакей подал им кофе и удалился. Только потом Томсон сказал:
– Мне не хотелось начинать этот разговор в присутствии леди Уолден, но я имею основания полагать, что нам стала известна личность предателя.
Уолден внутренне сжался.
– Прошлым вечером я допросил Бриджет Каллахан – квартирную хозяйку с Корк-стрит, – продолжал Томсон. – Признаюсь, никакой ценной информации от нее мне получить не удалось. Тем не менее я поручил своим людям произвести у нее тщательный обыск. И нынешним утром они продемонстрировали мне свою находку.
С этими словами он достал из кармана разорванный пополам конверт и подал обе его части Уолдену.
Того поверг в шок один только вид герба Уолден-Холла.
– Вы узнаете почерк? – спросил Томсон.
Уолден перевернул обрывки другой стороной. На месте адреса значилось:
М. Петровский
Корк-стрит, 19
Лондон
– О мой Бог! Только не Шарлотта! – Он готов был разрыдаться.
Томсон хранил молчание.
– Это она привела его сюда, – сказал Уолден. – Моя собственная дочь.
Он уставился на конверт с одним желанием: чтобы тот исчез и никогда не существовал. Но почерк узнавался безошибочно. Он очень походил на его собственный, но в молодости.
– Обратите внимание на штемпель, – сказал Томсон. – Она отправила письмо вскоре по прибытии сюда. Его обработали в местном почтовом отделении.
– Как такое могло случиться? – недоумевал Уолден.
Томсон ничего на это не ответил.
– Максим и был тем мужчиной в твидовой кепке, – догадался Уолден. – Теперь все сходится.
Ему сделалось невыносимо тоскливо. Он был в таком горе, словно только что умер близкий ему человек. Он смотрел на парк, но другими глазами: эти деревья, посаженные отцом пятьдесят лет назад, эта лужайка, за которой ухаживали несколько сотен лет, – все показалось никчемным и никому не нужным. Тихо, как бы размышляя про себя, Уолден сказал:
– Ты борешься за свою страну, а тебе всаживают нож в спину всякие там социалисты и революционеры. Ты отстаиваешь интересы своего класса, но тебе мешают либералы. Ты делаешь все для семьи, но даже здесь тебя подстерегает предательство. Шарлотта! Но почему именно она? Почему?