— Не беспокойся, — твёрдо пообещал Федя. — Всё будет нормально.
И в этот раз он мне показался совсем-совсем взрослым.
* * *
Теперь дома на кухне я сам поил Феньку молоком. Мотя стояла рядом, мало что понимала. Потом Мотька села и, перегнувшись, стала быстро чесать задней ногой за ухом. Это ей, видимо, помогало думать.
Подумав, она ушла в коридор и улеглась на свой коврик.
Полина Герасимовна и мама разговаривали за столом полушёпотом, как бывает, когда рядом тяжелобольные.
Пока на плите варился шприц, мама серьёзно слушала рассказ Полины Герасимовны.
— Повар я в городской столовой, уже восемнадцать лет на одном месте, слова худого ни от кого не слыхала… — Перед ними остывал чай, но обе мамы забыли про свои чашки. — У нас Алиса работает, официантка. Муж её тоже этим болел… Но вылечился. Так теперь Алиса с подносами не ходит, а танцует, не может нахвалиться мужем. Такой он у неё стал трезвый, такой домовитый. А я гляжу на себя да на детей — беда в нашем доме.
Мама, видно, показала на меня глазами, но Полина Герасимовна возразила:
— Пускай слышит, он уже взрослый. Как мой Федя.
Она вздохнула:
— Добрый был, работящий. Деньги лежали — не проверяла…
Она замолчала, задумалась. Потом поднялась:
— Пойду, засиделась. Боюсь оставлять детей с ним надолго. Федька-то у меня надёжный, а всё же — ребёнок.
Она завязала платок за спиной и сразу будто бы постарела.
— А вы что, одни живёте?
— Втроём, — поняла вопрос мама. — Не считая, конечно, Мотьки.
— Где же третий?
— Папа у нас лётчик. Он в командировке, — сказал я.
— Счастливые! — вздохнула Полина Герасимовна. — Кто бы взялся помочь нашему горю?! В ноги бы поклонилась.
— Его нужно заставить лечиться! — убеждённо сказала мама.
— Я ли не заставляла?!
Потом женщины шептались в коридоре, я их уже не слушал.
Ночью я думал о Федином отце. Конечно, если бы мама была не детский доктор, она бы помогла.
Большая луна медленно катилась по небу.
Купол Смольнинского собора был подсвечен сильными прожекторами, казалось, он висит над городом, будто огромный плафон ночной лампы.
Пролетел невидимый самолёт над домом, я вообразил, что это привет от папы с далёкой Камчатки. «Как ему там без меня и без мамы?» — последнее, о чём я подумал, засыпая.
* * *
Кто не знает моего папу, Бориса Борисовича Дырочкина, тому нужно о нём рассказать.
Папа у меня лётчик. Ещё совсем недавно он был военным, асом высшего пилотажа, но уже два года как папа демобилизовался. Теперь он летает на самых дальних гражданских рейсах. Где только не был за это время мой папа?! Его знают многие на Чукотке и на Сахалине, в Петропавловске-Камчатском и во Владивостоке, в Ташкенте и в Хибинах.