И в такой сказке про белого бычка шансов дойти до Белого шара у меня не будет, можно не сомневаться. Зациклюсь напрочь. Останется только выйти из Тоннеля, и, с виновато-растерянным видом глядя Якову Вениаминовичу в глаза, развести руками. С еще более виноватым видом забрать треть положенной ставки (таковы правила) и пойти домой.
Человек всегда может выйти из Тоннеля, в любой момент. Достаточно желания — четкого, осознанного, сосредоточенного желания. Пара секунд такой сосредоточенности — и ты в реальном мире. Вот эта-то кажущаяся легкость и губит чаще всего начинающих курьеров. А порой и не начинающих... Трудно признавать свое поражение. Особенно когда до цели рукой подать — причем, иногда в буквальном смысле. Не всегда удается трезво оценить опасность в мире, где все не совсем так, как в реальности.
Мне иногда приходилось умирать во сне. Чтобы тут же проснуться в холодном поту, вцепившись онемевшими пальцами в простыню. А Тоннель так похож на сон... так обманчиво похож. Только, умерев в Тоннеле, уже не проснешься. Кровоизлияние в мозг — и одним курьером в мире стало меньше. А нас и так немного, нас беречь надо. Себя надо беречь.
Я еще какое-то время плыву по инерции вперед. Хотя, такие понятия как вперед и назад утратили актуальность. Как в самом начале Тоннеля, нет ориентиров, нет направлений.
Стоп! Разница с пустыней все-таки есть. И есть все же одно направление, которого в пустыне не было. Пару раз глубоко вздохнув, я набираю полные легкие воздуха и ухожу под воду.
Я погружаюсь легко, с какой-то фантастической легкостью. Мне не нужно грести руками или перебирать ногами. Но я не иду ко дну безвольной куклой, я опускаюсь так, как хочу. Мог бы быстрее, мог медленнее, но это не нужно. Я не знаю, сколько до дна, но увеличение темпа погружения его не приблизит.
Забавно, но вода остается все такой же прозрачной независимо от глубины. Я вижу свои вытянутые руки так же четко, как под самой поверхностью. А вот дна пока не вижу.
Впервые я слышу биение сердца, оно колотится в грудной клетке с частотой отбойного молотка, его стук отдается в висках. Потом в голове повисает тонкий противный звон. Нехорошо, но легкие пока не горят, значит, немного времени у меня есть.
И все-таки становится страшно. Что, если сознание отключится слишком внезапно, и я не успею вернуться в кабинет Якова Вениаминовича? Как люди тонут? Не знаю, не помню... Я тонул однажды, но мне тогда было четыре года. Помню только одно, мне совершенно не было страшно. Это я почему-то очень отчетливо помню. Наверное, просто не знал, что следует испугаться.