Возле Невского сидит какая-то девушка-старшекурсница. Колька что-то коротко машет мне, жмет виновато плечом и шепчет: «Ну, птичка, ты и горазда дрыхнуть!» – великодушно предлагает подвинуться, но я, отмахнувшись в ответ, пробегаю дальше. Плюхаюсь на свободное место почти под самой галеркой аудитории, достаю учебные предметы и пытаюсь что-то писать, но без очков получается не очень.
И все же я стараюсь. Закручиваю волосы на затылке, втыкаю в них карандаш, щурю глаза и старательно вывожу, полагаясь на слух и выработанную годами учебы моторику пальцев…
– …расчет на прочность, при сложном сопротивлении, требует определения опасных сечений и опасных точек. А условия жесткости и прочности позволяют оценить работоспособность конструкции или ее элементов…
… и вдруг подскакиваю от звука знакомого голоса, раздавшегося у самого уха:
– Ужасно, Воробышек. Носом писать не пробовала?
– Л-люков? – бормочу я, вскидываю голову и изумленно таращусь на темную фигуру, обозначившуюся слева от меня. – Ты как тут оказался? – задаю парню дурацкий вопрос, впрочем, тут же сообразив о своей буквальной недальновидности. – То есть… – окончательно смущаюсь от факта его присутствия рядом. – Чего тебе?
Люков смотрит на меня и молчит, затем выдает раздраженно:
– Мне ничего. А вот тебе… Ты что, птичка, решила меня и тут достать? Отчего не села в другое место? Я Синицыну круглосуточную опеку над тобой не обещал. Хватит декану с меня и двух часов дважды в неделю. Так какого черта ты бежишь ко мне?
– Я? К тебе? – я так и раскрываю от удивления рот, глядя на недовольно поджатые губы парня. Справившись со вспыхнувшим в душе возмущением, отвечаю как можно холоднее:
– Ну что ты, Люков, и не думала даже. При моих «минус четыре» достать тебя от входа на глаз непросто. Так что мне один черт, ты тут сидишь, или кто-то другой. Увидела бы, обошла бы Ваше Занудство стороной. Мне как, сейчас пересесть? – спрашиваю с вызовом, уж очень не хочется выглядеть в глазах Люкова какой-то озабоченной его персоной девчонкой. – Или разрешишь дождаться перемены? Знаешь, не хотелось бы вновь привлекать к себе внимание.
У нас сдвоенная пара лент, и мне совсем не улыбается мельтешить во время лекции по аудитории, раздражая преподавателя из-за прихоти одного мнительного студента своей рыскающей в поисках свободного места фигурой. Но, не получив ответа, я все же сгребаю тетради и порываюсь встать, когда рука Люкова ложится на мое плечо, заставляя остаться на месте.
– Сядь, Воробышек! – отрезает парень. – Ты права. На сегодня твой лимит внимания исчерпан. Пиши давай, – командует он, отворачиваясь. – Зачет никто не отменял, а твоя старательность, как я понял, оставляет желать лучшего.