В Зимнем дворце Соломин долго искал камею Гонзага (марка с ее изображением была у него в альбоме). В конце концов выяснил, что камею забрали на реставрацию, и, довольный хотя бы тем, что подтвердилось ее существование, счастливо заплутал. Уже без сил он выбрался к «Горе св. Виктории» Сезанна. Ему понадобилось только несколько мгновений, чтобы осознать, что эта вспышка света была сокровищем, что солнечные пятна Сезанна реальней окружающего мира…
Вторую половину дня Эрмитаж анфиладными внутренностями нескончаемо плыл вокруг. Каждая картина, статуя, лестница вели в иное пространство. На следующий день он пришел смотреть только Сезанна, но всё равно заблудился по пути к нему, как муравей в шкатулке сокровищ. В результате оказался у статуи спящего гермафродита и долго ходил вокруг нее, не веря своим глазам, поглощенный этим странным образом, чья суть – в совмещении влечения и недоступности.
Так он потом и ходил по Питеру – не доверяя зрению. И до сих пор не вполне верил, что этот город существует, – настолько казался ему вычеркнутым из разума страны и в то же время некогда созданным для решительного формирования ее разума, стиля. Странное соположение жилого и нежилого, не предназначенного для жизни и тем не менее населенного, слишком немыслимого и в то же время доступного, как некогда в Аничковом дворце революционным матросам оказалась доступна рубаха Александра III – рукава до полу, – странное замешательство от неуместности и красоты, понимание того, что красота умерщвляет желание, простую жизнь, – вот это всё сложилось и выровнялось у Соломина в образ великого города.
С Ленинграда и Сезанна началось для него искусство, затем Левитан, пред которым Соломин теперь преклонялся, чью картину «Над вечным покоем» уравнивал с «Плачем Иеремии». У Соломина была идея: он собирался доказать, что полотна Левитана – поскольку они словно линза, один из хрусталиков взора Всевышнего – написаны из точки, которая находится не на поверхности земли, а словно левитирует – парит по эту сторону изображаемого. И притом неважно, что́ Левитан изображает: стихотворение ненастного дня, заросшую кувшинками запруду и сосновый бор на той стороне, косогор с темными березами, кланяющимися под порывами ветра, обрушенную бревенчатую церковь, стемневшие от ненастья луга, пасмурное небо, сходящееся с глухим течением реки, тучи, ползущие над землей, касающиеся ее косыми дождевыми клочьями… Кто еще способен выразить самую суть порожденного пейзажем ментального ненастья? Кто способен так передать тоску, обращенную в незримость?