Тысячелетия разрушения сменили века созидания: люди сносили руины городов, уродливыми язвами пятнающие зеленую плоть планеты, оставляя лишь самое лучшее, самое красивое, самое древнее – на память потомкам, – садили леса там, где они не могли вырасти сами, предварительно обеззаразив почву, загаженную предками, чистили реки, озера и моря. Они по-прежнему владели научными познаниями, но наука их уже была не топором, а скальпелем хирурга, резцом скульптора и кистью художника.
– Не может этого быть!
Саша со старейшиной давно уже оставили пиршество и прогуливались по лесу, больше напоминавшему ухоженный сад: трава и кусты росли пусть и не в геометрическом порядке, но именно там, где им было положено, деревья не мешали друг другу, но и не оставляли проплешин, а уж коряг и прочего мусора не было и в помине. На глазах мужчины пожелтевший, огромный, словно лопух, древесный лист, спланировав с дерева, тут же был атакован отрядом не то мелких грызунов, не то крупных насекомых. Они, обойдясь без драки и лишней суеты, деловито расчленили дармовое угощение, быстро умяли его и сгинули без следа в густой траве. Санитары леса – ни дать ни взять. Там, где только что валялось мясистое «опахало», не осталось ни крошки.
– Если вы живете в гармонии с природой, – оторвался он от лицезрения слаженной работы зверушек, – то как же быть с белковой пищей? Вы просто обязаны убивать животных ради пропитания. И если скотоводством вы не занимаетесь – как можно пасти скот в лесу? – то остается только охота. Какая же это гармония?
«А почему белковая пища должна обязательно быть животной? – возразил ротмистр, давно уже принявший сторону старца. – Растения способны дать и белок, и жиры. А уж углеводы – тем более».
«Ничего подобного! – возразил ему вечный оппонент. – Сегодня на пиру я ел мясо. И вареное, и жареное. Что я – настоящего мяса от растительного эрзаца не отличу?»
Старец, ничего не отвечая, подошел к одному из мощных, будто столетние дубы, деревьев, и без особых усилий оторвал от ствола крупный, больше мужской головы, плод, напоминающий по форме тыкву, но темно-фиолетовый, как кабачок. Из обломленной толстой плодоножки потек было густой ярко-оранжевый сок, но тут же побурел и застыл.
Абориген с треском разломил «тыкву» о колено и подал половинку Александру. Он поднес «фрукт» к лицу и ощутил смутно знакомый запах.
«Это – мясо, – сообщил старик. – Можно сварить, можно зажарить. Можно засолить, закоптить, замариновать. А еще можно просто так съесть, сырым. Угощайтесь».
Морщинистая лапка отломила маленький кусочек «растительного мяса» и бросила в беззубый рот.