«Кавалергард! – хмыкнул про себя «полковник». – А ничего, что я на лошади, как корова на заборе, сижу? А, ваше сиятельство?»
«Умение приложится, – Ланской был сегодня необычно кроток. – Все начинают с малого».
«Все равно – глупость! Неужели нельзя было что-нибудь пехотное придумать? Кстати, российские-то императоры считались полковниками Преображенского полка – тоже лейб-гвардейского, но пехотного!»
«Что было – то прошло. Династия умерла, а вместе с ней – ее обычаи. Новому – новое».
«Что-то не нравитесь вы мне сегодня, граф. Может, тяпнем по рюмашке?»
«Я сам себе не нравлюсь… А по рюмке… Отчего бы нет?»
Александр прошел в кабинет мимо вытягивающихся во фрунт «дворцовых гренадер» (тоже новшество, продавленное Ланским), достал из шкафчика графин с хорошим армянским коньяком («Не шустовский, но сойдет», – одобрил граф), налил в хрустальную рюмочку, искренне жалея, что не может налить и собеседнику. Чокнулся, за неимением оного, с графином.
«Ну, ваша светлость, будем?»
«Погодите, Саша, – остановил его альтер эго. – Не смейтесь, пожалуйста: я хочу попросить у вас прощения».
«За что?» – искренне изумился император.
«За все, что вы вынуждены были пережить по моей вине. За все невзгоды, опасности… Одним словом – за все. Простите».
«Да вы что? Я, наоборот, благодарить вас должен, Павел Владимирович! Если бы не вы – кем бы я был? Бизнесменишкой среднего пошиба? Да какое там среднего – мелочью пузатой! Если бы был еще. Мамедов бы меня сожрал и костей не выплюнул… А благодаря вам я… Даже не про это императорство речь – нужно оно мне! Без вас я про Корабль никогда не узнал бы, Наташу не встретил, и вообще… Спасибо вам, Павел Владимирович!»
«И все равно…»
«Да прекратите вы! Я хочу за вас выпить! За нашу с вами дружбу и…»
Незапертая дверь кабинета чуть слышно скрипнула, и внутрь просунулась знакомая лысина.
– А-а! Это ты, Михалыч… Коньяк будешь?
– Э-э-э… Не откажусь, ваше величество.
Семецкий тоже был сегодня какой-то сам не свой – это Александр заметил еще на репетиции.
– Ну вот – и этот туда же, – поморщилось «величество», доставая второй бокал. – Я же тебе тысячу раз говорил, Михалыч: на людях – одно, а с глазу на глаз – все по-прежнему. Михалыч – Игоревич. Понял?
– Понял, – убитым тоном повторил бывший вертолетчик, ставший недавно шефом дворцовой охраны, беря в руки драгоценный хрусталь. – Михалыч – Игоревич.
– Ну вот и ладушки. Да встряхнись ты! А то как будто на похороны собрался! Давай по-старому, а? Примем по полбанки на грудь и – по бабам? А?
– По бабам… – пробормотал Семецкий и вдруг рухнул перед Сашей на колени. – Прости меня, Игоревич! Покаяться я перед тобой хочу!