Блин, только представить, что были желающие стать Королем, подумал Роф, поднимаясь.
Чистое. Сумасшествие.
Если бы не наследие его отца и все подданные, кто истинно и глубоко любил Рофа-старшего, он бы без оглядки сбросил с себя корону. Но пойти на попятный? Этого он сделать не мог. Его отец был королем, достойным занять место в исторических книгах, мужчиной, правившим не просто опираясь на власть трона, он вызывал искреннюю преданность.
Если Роф потеряет корону? С таким же успехом можно было помочиться на могилу отца.
Когда рука шеллан обхватила его собственную, он подпрыгнул.
— Вот твои вещи, — сказала она, вкладывая тряпки в его ладони. — И очки.
Роф быстро привлек Бэт к себе, прижимая к своему обнаженному телу. Она была высокой женщиной и все же едва достигала его груди, и он, закрыв глаза, накрыл ее своим телом.
— Я хочу, чтобы ты кое-что знала, — прошептал он, уткнувшись в ее волосы.
Когда Бэт замерла, он попытался оформить свои мысли достойным образом. Выдать некий поток слов, который хотя бы близко описал чувства в его груди.
— Что? — прошептала она.
— Ты — все для меня.
Этого было совсем мало… но она вздохнула и обмякла в его объятиях, будто хотела одного — услышать эти слова. Ну и пачку чипсов в придачу.
Порой судьба благоволит тебе.
Он все держал ее, зная, что должен помнить это. Пока эта женщина рядом с ним?
Он способен пережить что угодно.
Колдвелл, Нью-Йорк
— Да здравствует Король!
Абалон, сын Абалона, пытался оценить реакцию на свои слова троих мужчин, которые постучались в дверь, вошли в его дом и сейчас стояли в его библиотеке и смотрели на него так, будто замеряли его для пошива савана.
Впрочем, нет. Он наблюдал лишь за одним… за выражением воина с обезображенным лицом, который стоял поодаль от остальных, привалившись к шелковым обоям, ботинками — на персидском ковре.
Глаза мужчины было плохо видно из-за нависших бровей, радужки настолько темные, что было сложно сказать, какого они цвета, синие, карие или зеленые. Его тело было невероятных размеров, и даже в состоянии покоя оно излучало неприкрытую угрозу, словно граната с ненадежной чекой.
Его лицо не изменилось, заячья губа являла собой расщелину, нахмуренные брови не дернулись. Ни эмоции.
Но его боевая рука широко раскрылась, а потом сжалась в кулак.
Очевидно, аристократ Икан и юрист Тайм, которые привели с собой воина, солгали. Это был не «разговор о будущем»… нет, ведь при таком раскладе у Абалона была бы возможность выбирать.
Нет, это предупредительный выстрел по его кровной линии, призыв взойти на борт, на который был лишь один ответ.