Сердце Алкионы защемило.
Что с тобой? – спросил Никос, увидев её исказившееся от боли лицо.
– Не знаю, но, кажется, что-то с Марселем.
– Ну что с ним может случиться, ты же знаешь, он в безопасном месте. С ним и Влад, и Зирин. Да и волк к нему так привязался, ни на шаг не отходит…
– Меня как раз беспокоит Влад. Он в последнее время озлоблен.
Влад сидел на стуле и безучастно смотрел на тонкую струйку крови, бегущую по пальцам его руки.
– Давай перевяжу, – слова Зирин вызвали кривую улыбку на лице Влада.
– Ну перевяжи, а сможешь? Ты только ноги можешь отлично раздвигать.
– Как ты груб. Не хочешь, не надо, – усмехнулась в ответ Зирин.
– А ты, голубушка, лучше иди, посмотри, жив твой любимчик или нет, надеюсь, помер.
– Что ты наделал? – вскричала Зирин.
– Вот, наконец-то, такой реакции я и ждал. Я истекаю кровью, и что я слышу? Только безучастное: дай перевяжу, а как Марсель – так сколько эмоций, до крика отчаяния. Я не мог не воспользоваться моментом, не мог, – сказал он вяло вслед сорвавшейся с места Зирин. – Я только продолжил то, что ты сама начала, – апатично закончил он фразу.
В мастерской никого не оказалось. Только капли крови на полу могли указать на то, что здесь произошла какая-то трагедия.
Вернувшись к Владу, она застала его в той же безучастной позе.
– Ты его убил? – закричала она и с ожесточением стала трясти его, вцепившись в лацканы дорогущего фирменного пиджака. – Где он?
– Откуда мне знать?
– Совсем помешался на своём величии, Рюрикович он, видите ли, так иди в политику, что ты к художникам примазываешься, блажь какая-то. Где он, я тебя спрашиваю.
Влад воззрел на неё недоуменный взгляд.
– Что ты молчишь? Где он?
– Ну, знаешь, мертвецы не имеют обыкновение бегать. Да и волчара там оставался. Выскочил не пойми откуда да хватил меня за руку Как я теперь буду писать свои шедевры?
– Там никого нет, только кровь на полу и чистый холст на мольберте. Какой чистый холст? Было два портрета: один изрезанный, на нём была хромоножка, только в птичку обращённая. А вот на втором портрете она выглядела, знаешь, не хуже тебя – вся просто в ореоле солнечного света. О, как меня это взбесило…
– Что? Выкладывай всё как на духу.
– Исповедовать будешь, язычница…
– Буду. Не слышит отец, как ты меня называешь.
– Да нечего рассказывать. Подменил я дуралею краски. Застукал, когда твой папаша их приносил в его мастерскую… ну, и подменил. Зря мы, что ли, с тобой ходили в Третьяковку скребли картины. А здесь она готовая, свеженькая. Вот, думаю, свершилось. Наконец-то.