Всех их Динка боялась. Боялась тихих маминых разговоров по телефону, когда там, на другом конце, ее спрашивали: «Дина? Как же полностью? Диана?» И мама вкрадчиво, будто извиняясь, говорила, нет, что вообще-то, по документам, Динара, но какое это имеет значение, и почему не может быть просто Дины? Боялась, что неведомые ей далекие, чужие Вика, Миша, Женька, Андрюша и Юрась будут смеяться над ее старым зайцем, а она ничего не сможет объяснить. Боялась, что она глупая. Что все уйдут, как папа Сережа. Вместе с мамой она послушно рассматривала их на фотографиях.
– А почему твой брат такой старенький?
– Саша? – смеялась мама. – Ну, он старше меня на восемнадцать лет… Я ведь тоже уже не молодая, Динусь.
С фотографии смотрел на Динку синеглазый старик. Прямо в сердце смотрел. Нет, мама молодая…
– А это все его дети, да?
– Нет, его только Светочка и Вика. – Мама проводит по лицам пальцем. – А остальные – это Петины. Он у нас богатый. Три сына!
Богатый дядя Петя совсем другой. Он толстый. Улыбчивый. Рыжий. Взгляд его скользит мимо Динки. Рядом его худенькая жена тетя Аня. Дина отложила фотографии в сторону. В синий с подсолнухом ранец легли аккуратно трусики и майки, тетрадь, карандаши, заколки, книжка «Мурзук» Бианки, заяц…
Лесногорск так Лесногорск. Динке все равно, где жить. Лишь бы с мамой.
Динка первый раз ехала на поезде. У нее была удобная нижняя боковая полка, и можно было целыми днями смотреть в окно. На проплывающие мимо поля, речушки, мосты через них, переезды с полосатыми шлагбаумами, вереницы машин, огороды с низкорослыми домиками, тонкие облака в небе, кусты с желтыми цветами, пасущихся коров. А однажды – вот это да! – из зарослей кустарника на краю поля вышли две косули и застыли, глядя на поезд. Мама даже вскрикнула:
– Смотри, Дина, косули! Смотри!
И все соседи как один бросились к окну. Косули постояли, трогая ноздрями воздух, и бросились наутек. Соседи обсудили, откуда бы это здесь взяться косулям, так близко к железной дороге, и успокоились, а Дина вдруг спросила:
– А там есть море?
– В Лесногорске? – удивленно вскинула брови мама. – Нет, нету.
Динка смотрела в окно. Чем дольше она жила с новой мамой, тем реже и реже приходили к ней воспоминания ее самого раннего детства, когда был еще у нее родной дом и родная мама. Динка иногда сама не могла понять, что это: воспоминание или просто давний сон.
Мама пристально смотрела на нее и вдруг спросила, впервые за два года, будто почувствовав:
– Ты помнишь своих родителей?
Она так нехорошо это спросила. Безличное «родителей» вместо «маму» поцарапало Динку, и та невольно отодвинулась, насупилась. Но тут же мама притянула ее к себе и прошептала ей на ухо: