– Тогда напишите в свою газету о том, как тут неграждан притесняют! – взвивается мой собеседник.
Ага, вот и добрались до самого накипевшего.
– С удовольствием. Факты назвать можете?
Если понадобится, то я и сам бы мог прочесть длинную лекцию с перечислением пунктов Декларации прав человека, которые в Латвии оказались попраны еще до прихода Каулиньша к власти. Однако делаю заинтригованный вид.
– Зачем далеко ходить. У меня вот летом поездка в Португалию накрылась. Они, оказывается, этот фиолетовый аусвайс не признают, – горестно сообщает Михаил.
– Разве? – удивляюсь я. – Насколько мне известно, признают.
– Это сейчас, а тогда еще нет. Знаете, как обидно? – вздыхает он. – У меня на это вонючее гражданство прав куча, в любой нормальной стране давно уже гражданином был бы. Здесь родился, владею латышским, женат на гражданке. Но вот по возрасту очередь на натурализацию дойдет до меня только в следующем веке, представляете?
– Не так долго ждать осталось, всего два года.
– Три, – уточняет он. – Мое окно на гражданство откроется в две тысячи первом году.
– Ну, если вам невтерпеж, берите российское гражданство.
– Российское не могу. Мой бизнес не позволяет, я по недвижимости работаю. Постоянно в контакте с официальными структурами, вы меня понимаете?
– Безусловно.
Я его понимаю, мне смешно и противно смотреть на этого угнетенного, притесненного и бесправного. На память приходит анекдот из жизни, как в конце восьмидесятых американское посольство в Москве осаждали толпы желающих эмигрировать евреев. Они заполняли длинные анкеты, где имелся и такой вопрос: «Подвергались ли вы политическим притеснениям?» И кто-то написал на полном серьезе: «Школу мог окончить золотым медалистом, но мне дали серебряную медаль.»
– А вообще тут скоро будет пять минут весело, – снова понижает голос Михаил. – Есть у меня, знаете, такое ощущение, что здешние дебилы наконец доиграются. Ей-Богу, доиграются…
– Что вы имеете в виду? – бесстрастно уточняю я.
Не слишком удачной вышла реплика, поскольку толстячок вдруг разом опомнился, глазки метнулись туда-сюда. Наверно, сообразил, что перед ним совершенно незнакомый человек, и не стоит заходить в разговоре слишком далеко.
– Понимаете, у народа терпелка лопнет наконец, – быстро нашелся он. – Не понимают они тут русской души. Они давят, мы гнемся. Но потом обязательно взорвемся, и пускай пеняют на себя. Русские, как известно, медленно запрягают, но быстро ездят.
– Бунт, бессмысленный и беспощадный?
– Вот именно.
Михаил отхлебывает «Гиннес», напустив на себя такой суровый вид, будто сию минуту пойдет бунтовать на русский манер.