За спиной юноши послышался какой-то треск. Оселок, вздрогнув, обернулся – и страх тут же сменился неизбывным облегчением. Сабриэль и ее отец возвращались в Жизнь! Чешуйки льда облетали с них, точно в метель под порывами ветра; слой льда, сковавший Абхорсена вокруг пояса, разломался на несколько мелких осколков и тоже осыпался.
Оселок заморгал: иней стаял с их рук и лиц. Но теперь Сабриэль стояла с пустыми руками, а Абхорсен – с мечом и колокольцем.
– Благодарение Хартии! – воскликнул Оселок: Абхорсен и его дочь уже открыли глаза и задвигались.
Но его никто не услышал: в это самое мгновение из тумана вырвался душераздирающий крик ярости и гнева – такой оглушительно громкий, что дрогнули колонны, а по воде побежала рябь.
Оселок снова обернулся – туман разлетался клочьями, открыв взглядам скорчившегося в воде мордиканта: над поверхностью виднелись только его глаза и вытянутая пасть, бурлящая маслянистым пламенем. А позади него, возложив длинную руку на голову мордиканта, вылепленную из болотной глины, стояло нечто, схожее с человеком.
Вглядевшись, Оселок понял, что Керригор попытался вылепить нынешнее свое обличье похожим на прежнего Рогира, но его серьезно подвело либо мастерство, либо память, либо вкус. Керригор возвышался по меньшей мере на семь футов, тело его обладало невероятно широкой грудью и тонкой талией. Удлиненная голова казалась слишком узкой, а рот тянулся от уха до уха. На глаза так и вовсе невозможно было смотреть без отвращения: не глаза, а узкие щели, в которых пылали огни Свободной магии.
Но даже в таком искаженном виде он, как ни странно, все-таки немного походил на Рогира. Возьмите человека, сделайте его мягким и податливым, растяните и скрутите…
Отвратительный рот открылся, разверзаясь все шире и шире, и вот Керригор рассмеялся коротким смешком и со щелчком захлопнул пасть. А затем заговорил – и голос оказался искаженным и мерзким, под стать телу:
– Какая удача! Три сосуда крови, чтобы разбить камни, – целых три!
Оселок по-прежнему не сводил с него глаз, вслушиваясь в Керригоров голос: в голосе тоже ощущалось нечто от Рогира, звучное, но прогнившее, влажное, точно изъеденный червями плод. Юноша одновременно видел перед собой и нового, извращенного Керригора, и прежнее, куда лучше сложенное тело Рогира, которого когда-то знал. Он снова видел, как кинжал перерезает горло королеве и кровь каскадом изливается в золотую чашу…
Чья-то рука крепко схватила его, развернула кругом, выдернула из пальцев левый меч. Оселок разом пришел в себя, снова хватая ртом воздух: перед ним стояла Сабриэль. Она сжимала его меч в правой руке, а левой вцепилась в его ладонь и потащила юношу к югу. Оселок, не сопротивляясь, на обмякших ногах последовал за ней бегом, разбрызгивая воду. И тут все надвинулось совсем близко, а обзор сузился, точно в зыбком сне.