Концентрация воинских частей перед фронтом становилась все плотнее и плотнее. Немцы, в моей истории взявшие Минск уже через неделю после начала войны, здесь столкнулись с хорошо подготовленной обороной. И теперь гнали на штурм резервы. Судя по огромному количеству гужевого транспорта и топающих на своих двоих солдат – пехотные дивизии.
Минский укрепрайон отчаянно сопротивлялся – мы понимали это не только по постоянной канонаде, стихающей только на несколько предутренних часов, но и по длинным обозам с санитарными двуколками, на которых пораненную немчуру везли в тыл. Эти обозы мы наблюдали каждый день по нескольку раз.
Идти теперь приходилось только ночами – в светлое время было просто не протолкнуться – по дорогам шли войска, везли боеприпасы. На обочинах отдельные подразделения частенько останавливались на отдых. В лесу немцы укрывали от советской авиаразведки артиллерийские позиции. И даже в темноте мы иной раз практически не приближались к цели – медленно и осторожно, где пригнувшись, а где и ползком, продвинувшись на триста-четыреста метров за четыре-пять часов, миновав при этом до десятка немецких биваков, начинали искать укрытие, чтобы пережить очередной день. Но все же линия фронта становилась все ближе и ближе.
И вот наконец настал день, когда мы отчетливо расслышали ружейно-пулеметную стрельбу. Случилось это вечером 7 августа. Несмотря на то что мы только об этом и мечтали все последние дни, некоторое время наша троица стояла, не веря собственным ушам.
Затем Наметов несколько растерянно взглянул на нас с радистом и с глуповатой улыбкой сообщил:
– Ну, вот, стало быть, так, товарищи. Дошли мы, похоже… коль стрелковку слышно, значит, до передка километра полтора-два, не больше. Поздравляю…
Я прекрасно понимал Серегино состояние: чуть не три недели по лесам бродить – неслабо, да? Все, если вернусь в свое время, в лес меня теперь и на буксире не затянешь. Ну, разве что, если будет много водки и шашлыка. Сочного, горячего, с дымком… тьфу ты, напасть, зарекался же про жратву не думать! Аж затошнило, блин, и башка закружилась…
– Привал. С полчасика отдохнем, затем мы с Витькой на разведку сбегаем. Если все тихо, с темнотой двинемся, и к ночи уже у своих будем, – это самое «у своих» лейтенант произнес с такой мечтательной интонацией, что аж покраснел, тут же смутившись.
– Может, не будем разделяться? – без особой уверенности предложил я, устало опускаясь на землю и поудобнее укладывая больную руку, висящую на груди на перевязи из трофейного ремня. Рана, зараза, так полностью и не заросла, периодически доставляя мне массу незабываемых «приятных» моментов, особенно перед рассветом, когда лес укутывал сырой туман и меня начинало лихорадочно потряхивать. Похоже, воспаление продолжалось – ослабленная голодом и хронической усталостью иммунная система никак не могла побороть занесенную пулей инфекцию. Рана то вроде бы начинала рубцеваться, то снова гноилась. Серега истратил на меня весь трофейный стрептоцид с йодом и почти все бинты, но особого эффекта это не принесло. Хотя как знать, может, без этих ежедневных перевязок я б уже давно от гангрены ласты склеил. А так хоть иду самостоятельно. Ладно, доберемся до наших, все равно без госпиталя не обойдется. Вот обидно будет, если руку отнимут… На миг накатила паника: а что, если я и там, у себя, инвалидом останусь?! Но я тут же зло одернул себя: а ну успокоился, чего разнылся? Нормально все будет!