– Вы знаете этого человека?
Мы приблизились к нему.
– Это мой сосед. Он приходил вчера ко мне, соболезновал, сказал, что скорбит об утрате, он должен был прийти сегодня на похороны. Нет, я с ним не знакома лично, мой муж его знал. Вероятно, он неплохой человек.
– Был неплохим человеком, – я поправил ее. – Был…
– Как вы думаете, Юлия, какие мысли посетили его в последние минуты своей жизни? Сколько никому не нужного смысла застыло в его глазах? Ведь согласитесь, выйти из дома и умереть от остановки сердца в двух шагах от ограды, – этому может поспособствовать лишь особая удача. Это я про себя, а вся ирония заключается в том, что в этом мире без него ничего не изменится. Что он есть, что его вдруг не стало – вам есть до этого дело? И мне нет.
– Да!
Юлия обошла тело, присела к нему и заглянула в лицо.
– Вы увидели в нем своего мужа?
Она покачала головой, а затем добавила:
– Другая увидит.
– Но душа ваша не заболит от чужой боли?
Она медленно встала и обернулась, чтобы посмотреть мне в глаза.
– Не заболит.
Я никогда не видел глаза хладнокровного цвета.
– Хорошо, следуйте за мной.
Юлия шла позади меня, она все время молчала, а буквально через тридцать шагов я остановился. Впереди лежала молодая светловолосая девушка, лет двадцати, в красивом, бирюзовом платье. (Я смотрел на нее, а видел Андриану, мне стало не по себе.)
– Да, лишиться жизни, когда при тебе молодость и красота – это гораздо страшнее.
Юлия не стала присаживаться на землю, чтобы рассмотреть ее лицо.
– Все в этом мире цветущее не заслуживает внезапной смерти, – промолвила Юлия, – и одно такое тело не стоит и тысячи дряхлых, поношенных тел.
Я мысленно с нею согласился и лишь спустя время заметил, что пустил Эн Ронни в свою работу. Его голос теперь звучит среди нас.
– Вам полегчало, Юлия?
Она не поняла моего вопроса. И посмотрела на меня с вызовом.
– А от чего мне должно полегчать? Разве, отобрав жизнь у другого, возможно кого-то вернуть? Моя просьба – отнять у каждого человека того, кто ему по-настоящему дорог, – это не месть всему миру, а напротив – сострадание, я хочу, чтобы каждый человек почувствовал ту боль, которую чувствую я, перенял ее у меня! Сострадание… Я не сострадаю тебе, человек, я хочу, чтобы ты страдал вместе со мной… Габриэль, мне люди сочувствуют, но как они могут разделить эту утрату со мной, если сердца их – хрусталь – целые, не разбиты на сотни мелких частей? Если слова их горячие не остывают по ком-то.
Мне хотелось обнять Юлию, но вряд ли бы ей это помогло.
– Звон хрусталя. За вас, Юлия!
– За меня, Габриэль».