– Да-а… И в это же время по телевизору показывают «Гадкого утенка»…
– Да, а еще называют Андерсена выдающимся сказочником, бессмертным художником, а его произведения – великими.
– Вы хотите еще что-нибудь почитать?
– Я могу читать вам любой отрывок: все это сокровенно бесконечно – до боли мое.
– И все-таки прочтите только те, самые первые, отрывки, на которые вы «запали».
– Хорошо.
– Вы их помните?
– Помню. Это чересчур важные вещи, чтобы их не помнить.
– Замечательно. Читайте!
«Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, на своем высоком креслице»…
* * *
– Взаимоотношения с матерью, – задумчиво, как бы взвешивая свои слова, говорит Моисей.
– Да. Все очень похоже: и воспоминания уютных вечеров с мамой, и образ матери как источник бесконечной неж ности, ласки и любви, и беспредельно огромное чувство к ней и даже в какой-то степени, я бы сказала, нездоровый страх потерять ее…
– Вы испытывали в детстве страх потерять маму?
– Постоянно. Я помню это как сейчас. Когда мама долго задерживалась на работе или еще где-либо, мною овладевала неугомонная тревога. Я слонялась из угла в угол, посматривая то на часы, то на дверь, не могла ничем заняться и только ждала: когда же наконец вернется мама. Мне было страшно, мне казалось, что она может в один прекрасный день уйти и не вернуться, могут позвонить и сказать, что мама… (пауза) попала под машину или что ей стало плохо с сердцем на работе и она умерла…
– Вы постоянно испытывали страх потерять мать…
– Не постоянно, только когда она надолго отлучалась из дома, или, например, когда я знала, что ей уже пора вернуться с работы, а ее все нет. При этом я бы ни за что на свете не призналась никому в своих чувствах – мне казалось это очень стыдно. А прочитав Толстого, я увидела, что не одна я испытываю подобное. Это тоже меня сильно с ним сближало.
– Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с матерью.
* * *
– Мама – это самый главный человек в моей жизни. С тех пор как помню себя, помню я ее мягкое пахучее нежное тело, которое было для меня, ну, чем-то вроде Солнца, дающего нам свет и жизнь. Она, ее родное лицо, полный любви взгляд, были чем-то вроде индикатора спокойствия и благополучия… Мама где-то рядом – на душе и во всем мире светло и спокойно. Мамы нет нигде вокруг – на душе и во всем мире сгущаются тревога и холод. Как и Толстой, я бы описывала отдельные детали – мягкие нежные руки, теплые объятия, запах ее коротко постриженных каштановых волос, запах ее шеи. Сколько помню себя, помню ее постоянное присутствие, ее полный бесконечной преданности взгляд и готовность на все ради меня. Мама всегда сидела у моей постели, когда я болела, она читала мне сказки, ставила мне банки, парила ножки в горчичном растворе, поила куриным бульоном. Мама посещала все родительские собрания.