Папа почти никогда не обнимал и не целовал меня. Он много разговаривал со мной. Позднее, когда я уже пошла в школу, помогал делать уроки по математике, читал мне стихи. Все это не шло ни в какое сравнение с одним, полным волшебного дурмана, мягким объятием мамы. Физическое тепло ее тела было необходимо мне для жизни как воздух: мне необходимо было уткнуться носом в ее плечо, в ее грудь, мне необходима была эта ее безграничная любовь, выражавшаяся в ненасытных поцелуях и объятиях. Поэтому папа, конечно, порядком проигрывал.
Ну а теперь эмиграция вообще убила наши отношения. Мы уже, наверное, никогда не примем друг друга. Я ему не смогу простить Америки, хоть и понимаю, что он хотел как лучше. Это выше моих сил, не злиться на него: в конце концов, он испортил мне всю жизнь. Папа же, со своей стороны, никогда не простит мне того, что я не принимаю его Америку и не благодарю его за этот безумный шаг.
Бабушка тоже такая, как папа: скупа на ласки и объятия, хотя, я знаю – она бесконечно предана нам. Она помогала маме вырастить и меня, и Таню. Когда я родилась, мама училась в университете, у нее были постоянные лекции, сессии. Потом она пошла работать. Все это время со мной была бабушка.
* * *
Бабушка, в отличие от папы, была немногословна: она не только никогда не обнимала и не целовала меня, но и почти не разговаривала со мной. Все время, пока мы были с ней дома, она что-то натирала, намывала, стряпала, убирала. Практически никогда я не видела бабушку просто сидящей. Даже вечерами, когда вся семья собиралась у телевизора, бабушка усаживалась с грудой каких-то вещей, которые нужно было заштопать. Она надевала очки, раскладывала вокруг себя катушки с нитками, наперстки, иголки и смотрела телевизор вместе со всеми, работая.
По-русски бабушка говорила плохо, и мы, ее внуки, часто смеялись над ней, когда она неправильно выговаривала русские слова. Приходили в гости Илюша и Маша, бабушка всех угощала своими вкусными пирожками с мясом. У нас это блюдо называется «чуду». Мы дружно ели и говорили ей весело: «Бабушка, скажи «пышка»!
«Пишьке», – говорила бабушка, криво улыбаясь, она знала, что мы сейчас дружно взорвемся смехом.
Мы ликовали!
– Бабушка, бабушка! – говорили мы, покатываясь со смеху, – а скажи «мальчик»!
«Малчык», – говорила бабушка, и мы снова помирали со смеху.
Бабушка выходила из дома только в таких случаях: если кто-то в городе умер, если кто-то родился или женится, на рынок или в магазин за покупками и если дедушке нужно было помочь по делу.
Они поднимались с бабушкой до рассвета, около трех часов утра, чтобы ехать в район выбирать корову. Привозили корову в Нальчик, в специальное место, приглашали ребе, забивали корову так, как это положено по еврейскому обычаю, потом продавали парное кошерное мясо. В основном работу эту выполнял дедушка, а бабушка помогала. Дедушка приходил очень уставший и отсыпался днем. На его сапогах и одежде были следы крови, а в карманах толстые пачки денег. Они садились с бабой и начинали подсчитывать: выручка или убыток. А если выручка, то большая ли?