— Не помню. Меня в детдом в тридцать втором году привезли, в декабре, как раз перед Новым Годом. Я уже доходил, от голода разум помутился. Десять лет мне тогда исполнилось. Помню только, что в станице жил. Хата была. Двор большой. Потом стрельба какая-то. Дальше детдом и завод, пока в армию не призвали.
— А лица родителей?
— Нет. Все, словно в тумане.
— А станица, говоришь, Уманская?
— Так в документах записано. Ты же сам их видел, Иваныч. Раньше называлась Уманская. Потом переименовали в Ленинградскую.
— И что, в станицу после детдома не ездил?
— Как? Денег не было, и кто бы меня отпустил. Только школу окончил, с детдома в жизнь выпустили и на завод. У станка поработал и призыв.
— А про родных узнать пытался?
— Мать умерла. Это точно. Про отца сведений нет, пропал. А больше никого.
— Ну да… — он поднялся и сказал: — Ладно, ты бди, а я другие посты обойду.
— Есть! — я тоже встал и когда старшина ушел, снова спрятался в своем логове.
Позади траншеи нашей 2-й роты 3-го батальона 518-го стрелкового полка 129-й стрелковой дивизии. Остальные бойцы моего взвода сейчас готовили оборонительные позиции и зарывались в землю, а я в боевом дозоре, за сто метров от позиций. С одной стороны это ответственность, а с другой сплошной отдых. Кто-то киркой машет, а я, благодаря старшине Захарову, чей авторитет в роте почти вровень с командиром, наблюдаю за противником, который ведет себя на удивление спокойно.
Конечно, наш старшина человек странный. По службе ведет себя, словно цепной пес, который живет по уставу. Но такой он для всех рядовых бойцов, кроме меня. Как только Захаров узнал, кто я и откуда, сразу взял под свое крыло и многому научил. Стрелять и маршировать — это понятно. Важнее другое — ходить в разведку, сидеть в засаде, путать следы, метать ножи и драться. Многие хотели позаниматься с ним отдельно, даже командиры. Однако он учеников не брал и накоротке общался только с такими же сверхсрочниками, как он сам. Да и то не со всеми.
В общем, старшина человек военный и командиры его ценили. При мне Захарова несколько раз в дивизионную разведку звали, только он отказался, да и ротный его отдавать не хотел. И, как на ситуацию ни посмотри, для меня это хорошо. На войне с таким человеком не пропадешь — это я понял, когда мы выходили из окружения и привитые Захаровым навыки пару раз спасли мне жизнь. Вот только вопросы, которые он задает… К чему они? Зачем спрашивать и давить на больное? Ведь ничего не меняется и память о прошлом для меня закрыта. Врачи говорили — последствия стресса, который я пережил в детстве. Наверное, они правы. Но сейчас это неважно. Идет война и я девятнадцатилетний красноармеец Андрей Погиба винтик огромной военной машины и защитник Родины…