Он очень тщательно разграничил юридические и правовые термины, словно предугадав моё следующее возражение ещё до того, как я его высказал.
— Ни один убийца, даже самый жестокий, даже печально известный Лев Бёрдик, чьей поимкой в начале этого года так гордится ваша полиция, не просыпается просто однажды утром с желание убить. Напротив, его желание растёт в течение долгого промежутка времени, благодаря неимоверным усилиям воображения.
Это звучало совсем по-идиотски, и я ему это так и сказал:
— Мне не кажется, что Лев Бёрдик проявил особые «усилия воображения».
Этот человек потрошил своих жертв в их кроватях, пока остальные члены семьи жертвы с ужасом слушали это, сидя в соседней комнате.
— Никакого воображения нет только в самом конце, — поправил меня Алистер. — Вы правы, к тому моменту уже слишком поздно. Но, как мы узнали из наших исследований, в самом начале даже такой человек, как Бёрдик, сперва начнёт с простой картинки в голове.
Алистер прошёлся по комнате, жестами помогая мне понять, о чём он говорит.
— Ему должна понравиться картинка в его воображении. Возможно, он начинает испытывать неизведанное доселе ощущение силы, власти, и эти ощущения опьянят его. Но эта воображаемая стадия — ни больше, ни меньше плод его воображения — и в данном случае у него пока не появляется серьёзных мыслей о чьём-либо убийстве.
Внезапно его тон стал мрачнее:
— Но, как показали наши опросы, чем больше он размышляет о воображаемом убийстве, тем больше он создаёт необходимость в его совершении — и тогда он вызывает в памяти картинку убийства всё чаще и чаще. И однажды воображаемая жертва уже перестанет его удовлетворять, и в роли жертвы он станет представлять настоящих людей, даже своих знакомых. И в этот момент он задумывается о настоящем убийстве реальных людей. И с этой самой секунды лишь вопрос времени, когда…
Он мог и не договаривать. Нам стоило просто осмотреться по сторонам. По сути, Алистер, похоже, впервые с момента нашего появления заметил последствия вчерашнего происшествия.
Его теория была интересной, но мне до сих пор было сложно понять, как это касается Майкла Фромли.
— Даже если вы и правы, — произнёс я, бросая ему вызов, — то, что вы рассказали о Кэтрин Смедли, не было просто фантазией. Это реальность с ужасными последствиями, — покачал я головой. — Если отталкиваться от вашей собственной теории, его преступное мышление больше не находилось в стадии формирования. Он совершил полноценное преступление.
— Что ж, вы правы, Фромли начал переходить от царства грёз к реальности, и теперь нашёл настоящую жертву, — сказал Алистер. — Но он не собирался убивать ту девушку, по крайней мере, не сейчас. Он всё ещё экспериментировал со своими ощущениями.