. Таблетку помещаю на подушечку большого пальца, щелкаю по ней средним пальцем. Спасибо тебе, таблеточка, только больше я в твоих услугах не нуждаюсь. Покончив с этим, бегу к городу – по траве, по мхам, с победным кличем «Эй-йа-йи-йи!». Океан отзывается эхом, катает эхо по волнам. Конечно, так и есть; даже океан признает во мне вольное создание, духовное дитя просторного, звезднопьяного мира. УРРА!
На упаковке написано «препарат лития». Мне нравится повторять слово «литий» – оно такое мягкое, скромное, приятное на слух. Ли-тии-й. Когда мне его впервые выписали, я подумала: откуда это название? Может, специальная комиссия долго совещалась, придумывая благозвучные, успокаивающие слова? Может, «лит» – вроде как в «Литве», «литографии» и «монолите» – взяли не случайно? По-гречески это значит «камень», я узнавала. Литий стал тяжелым камнем, который притянул меня, унесенную штормом, обратно к земле. Впрочем, литий – вовсе не название бренда; это химический элемент, в периодической таблице обозначается символом Li. Только, по-моему, это должно быть «Литье», ведь от таблеток мои подъемы и спады слились и перемешались в нечто однородное.
И мне гораздо лучше. Мне – чудесно! Вдобавок я продолжаю глотать таблетки из второго пузырька – те, что не дают вернуться сумеречным существам. В прошлом году эти, из сумерек, тискали меня своими чернильными лапами, пока не выдавили из мира все краски, пока мир не стал вроде экрана – с мельтешением серых запятых и треском атмосферных помех. Пока все чувства не заменила пустота.
В сумке жужжит телефон. С восторгом обнаруживаю номер Джонаса. Джонас – один из моих эликсиров. Его губы действуют как успокоительное, теплота разливается по телу, умиротворяет неугомонный ум. Застенчивость Джонаса вносит во все мои действия элемент интриги, а интрига – это бонус. Когда мы после пляжа мылись в летнем душе, я бедного Джонас шокировала – сделала вид, что сейчас сделаю ему… сами знаете что. Зато теперь он только об этом и мечтает.
– При-вееет.
– Вив?
Обычно Джонас говорит вполголоса, обыденным тоном. Сегодня в голосе слышен страх.
– Вив, ты уже на работе?
– Подошла к студии, ключи достаю. А что? Что случилось?
– Ты не могла бы… Господи, мне очень неприятно тебя об этом просить. Я бы не стал, честное слово, просто больше некого. Ты не могла бы прямо сейчас зайти в супермаркет?
Открываю рот, но Джонас сам объясняет:
– Утром мама туда поехала, я еще подумал: наконец-то ей лучше. А сейчас мне мистер Паттерсон позвонили говорит: она вроде как не в себе, то ли плачет в отделе выпечки, то ли что, я не понял. Мистер Паттерсон сказал, чтоб я ее забрал, потому что ей в таком состоянии за руль нельзя, но машину-то мама как раз и взяла. Я дома с младшими, Наоми на практике, Сайлас на работе и трубку не берет. И я… я…